Корни - Алекс Хейли

Масса Уоллер пришел к их хижинам прежде, чем Лютер успел сбежать. Он вместе с шерифом допросил его, чтобы узнать, правда ли это. Напуганный Лютер признался, что так оно и было. Покраснев от ярости, масса замахнулся, но, когда Лютер стал молить о прощении, опустил руку. Он молча смотрел на Лютера. В глазах его стояли слезы ярости.

Потом масса Уоллер заговорил медленно и спокойно:

– Шериф, арестуйте этого человека и отправьте в тюрьму. Он будет продан на следующем же аукционе.

Не говоря ни слова, он повернулся и ушел в дом, не обращая внимания на слезы и мольбы Лютера.

Все стали гадать, кто теперь станет кучером массы. Как-то вечером Белл пришла и сказала Кунте, что масса хочет его видеть. Все смотрели ему вслед, когда он ковылял в дом за Белл, но никто, казалось, не удивился. Хотя Кунта догадывался, зачем его зовут, ему было страшновато. Он никогда не разговаривал с массой и за все шестнадцать лет, проведенных на плантации, никогда не бывал в большом доме – только на кухне Белл.

Белл провела его из кухни в коридор. Кунта вытаращил глаза, увидев блестящий пол и высокие, оклеенные бумагой стены. Белл постучала в большую резную дверь.

– Входите! – раздался голос массы.

Белл вошла и позвала за собой Кунту. Кунта никогда не видел такой большой комнаты – она показалась ему просторной, как амбар. Полированный дубовый пол покрывали ковры, а стены были увешаны картинами и гобеленами. Дорогая темная мебель была тщательно натерта воском. На полках стояли длинные ряды книг. Масса Уоллер сидел за столом и читал при свете масляной лампы под круглым плафоном из зеленого стекла. Он пальцем заложил страницу и повернулся к Кунте.

– Тоби, мне нужен кучер. Здесь ты стал настоящим мужчиной, и я верю в твою преданность. – Широко расставленные голубые глаза смотрели Кунте прямо в душу. – Белл говорит, что ты никогда не пьешь. Мне это нравится. Я заметил, как ты держишься.

Масса Уоллер замолчал. Белл бросила быстрый взгляд на Кунту.

– Дааа, масса, – поспешно ответил Кунта.

– Ты знаешь, что произошло с Лютером? – спросил масса.

– Дааа…

Масса прищурился, и голос его стал холодным и жестким.

– Я бы продал тебя в минуту, – сказал он. – Я бы и Белл продал, если бы вы оба не обладали здравым смыслом.

Все замолчали, и масса снова открыл книгу.

– Ну хорошо, повезешь меня завтра. Мне нужно в Ньюпорт. Я буду показывать тебе дорогу, пока ты не выучишь. – Масса посмотрел на Белл: – Подбери ему одежду. И скажи Скрипачу, что теперь он будет работать в саду вместо Тоби.

– Дааа, масса, – кивнула Белл, и они с Кунтой вышли.

Белл принесла ему одежду, но на следующее утро за процессом одевания Кунты наблюдали Скрипач и старый садовник. Самому ему нелегко было натянуть накрахмаленные и отглаженные холщовые брюки и хлопковую рубашку. Все смотрелось неплохо, но вот с черным галстуком, который ему повязали, он выглядел как-то глупо.

– В Ньюпорте ехать некуда, кроме суда Спотсильвании, – сказал старый садовник. – Это ОДИН из больших домов семьи Уоллеров.

Скрипач, которому уже сообщили о его новых обязанностях, обошел вокруг Кунты, внимательно рассматривая его. Судя по виду, он одновременно и был доволен и ревновал к такому успеху.

– Ты теперь особенный ниггер, но не задавайся. Не слишком задирай нос!

Бессмысленный совет для того, кто даже после стольких лет не видел достоинства в том, что ему приходилось делать для белого человека. И все же Кунта был рад тому, что сможет вырваться за пределы своего сада и расширить горизонты, как это когда-то сделали его дядья, Джаннех и Салум. Впрочем, восторги его быстро поубавились.

Массу Уоллера вызывали к пациентам в любое время дня и ночи. Кунте всякую минуту могли приказать оставить свою хижину и гнать лошадей порой за много миль по узким, извилистым проселочным дорогам, которые мало чем отличались от окружающих их полей.

Экипаж подкидывало на ухабах и корнях. Кунта погонял лошадей, пока тем хватало дыхания. Масса Уоллер сидел на мягком заднем сиденье. Кунта обладал хорошим чутьем и ухитрялся безопасно доставить хозяина в нужное место даже в весеннюю оттепель, когда глинистые дороги превращались в непролазную грязь.

Как-то рано утром на плантацию прискакал брат массы, Джон. Он сообщил, что у его жены начались роды, хотя до назначенной даты оставалось еще два месяца. Лошади массы Джона нужен был отдых, поэтому Кунта повез обоих в экипаже. Доехали они очень быстро. Загнанные лошади Кунты не успели остыть, и он их еще даже не напоил, когда из дома донеслись пронзительные крики новорожденного. Когда они ехали домой, масса сказал ему, что родилась девочка весом пять фунтов и ее назовут Анной.

Так потекла жизнь Кунты. Тем летом и осенью в округе началась эпидемия лихорадки. Больных было так много, что масса Уоллер и Кунта не смогли уберечься и у них самих началась лихорадка. Щедрые дозы хинина помогали им держаться на ногах, и они спасли больше жизней, чем потеряли. Но собственная жизнь Кунты превратилась в сплошной забег – бесконечная череда кухонь в больших домах, короткий отдых в странных хижинах или на сеновалах и бесчисленные часы разъездов между трущобами и усадьбами. Он постоянно слышал крики боли и страдания, ожидая массу. А потом они возвращались домой – или ехали к другому пациенту, что случалось чаще.

Но масса Уоллер не всегда был настолько востребован. Иногда проходили целые недели, когда не случалось ничего экстренного – лишь рутинные вызовы на дом или поездки к многочисленным родственникам и друзьям, плантации которых располагались не очень далеко. В такие дни – особенно весной и летом, когда луга покрывались цветами и земляникой, в зарослях ежевики появлялись ягоды, а изгороди увивали пышные лианы – экипаж неспешно катился за парой великолепных лошадей. Масса Уоллер иногда дремал под черным навесом, защищавшим его от солнца.

Повсюду вспархивали куропатки, ярко-красные кардиналы перелетали с ветки на ветку, щебетали жаворонки и козодои. Кое-где на дорогу выползали погреться сосновые змеи, но, заслышав приближение экипажа, спешили уползти в канавы. Порой над мертвым кроликом тяжело взлетал канюк. Больше всего Кунте нравились одинокие старые дубы или кедры посреди полей. Они напоминали ему африканские баобабы. Старейшины говорили, что вокруг каждого одинокого баобаба когда-то была деревня. В такие моменты он всегда думал о Джуффуре.

Масса Уоллер часто навещал своих родителей в Энфилде. Их плантация располагалась на границе между округами Кинг-Уильям и Кинг-энд-Куин. К их дому – как ко всем домам семейства Уоллеров – вела длинная широкая аллея из старых деревьев. Экипаж останавливался под раскидистым грецким орехом на просторном газоне. Дом был гораздо больше и богаче дома массы. Он стоял на небольшом холме, откуда открывался вид на узкую спокойную реку.

В первые месяцы работы поварихи на разных плантациях смотрели на Кунту довольно критически. Им приходилось кормить его на кухне, а в свое царство они никого не впускали, как и Белл. Особенно сурова к нему была толстая Хэтти Мэй, угольно-черная повариха из Энфилда. Но, почувствовав сдержанность и достоинство Кунты, они смягчились. Никто не пытался задирать его. Он молча съедал все, что ему давали, кроме свинины. Со временем все привыкли к его молчаливости. После шестого или седьмого визита даже энфилдская повариха решила, что с ним можно и поговорить.