Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко

видеть?! – произнес в ответ кормчий в конце лодии, который с самого начала возражал против движения в тумане вслепую.

Внезапно Маломуж, сидевший на носу и повалившийся при ударе лодии навзничь, рассмотрев что-то в тумане, возбужденно сказал несколько слов по-антски и громко захохотал. Этот неожиданный грубый смех привел всех в чувство, предотвратив панику. Ант, привлекая всеобщее внимание, показывал пальцем на воду и продолжал веселиться.

– Что он, с ума сошел?! – разозлился трибун. – Что он там увидел?

Иннокентий, оставивший кормовое весло на доверенного гребца, быстро пробрался к Маломужу.

– Лодия попала в рыбачьи сети, – громко объяснил он трибуну. – Наверное, для него это очень смешно.

– Повреждения есть? – хмуро бросил в ответ Константин Германик.

– Нет. – Для подтверждения своих слов Иннокентий вдобавок покачал головой. – Разве что сети порвали.

Туман быстро рассеялся, и стала видна общая картина произошедшего. Неширокая речка оказалась полностью перегороженной своеобразной рыбацкой «плотиной». Только вместо быков-основ в дно реки были вбиты мощные палицы, между которыми растянули рыбачьи сети.

Трибун пытался высмотреть на заболоченном берегу их хозяев, но заросли травы-осоки и развесистые ивы могли скрыть боевых слонов, не то что местных рыбаков.

Ситуацию мгновенно исправил Идарий, который, приложив ладони ко рту, начал что-то громко выкрикивать в направлении условной суши. Практически незамедлительно из травы поднялись фигурки десятка мужчин и женщин.

– По всей видимости, антские рыбаки, – важно заявил Эллий Аттик. – Трудолюбивые селяне охотно откликнулись на зов своего соотечественника.

Германик смолчал, не опускаясь до очередной словесной стычки с бывшим актером.

Идарий тем временем показал знаками, что можно пристать к берегу. Подошли несколько рыбаков, вблизи худых, высоких, но опрятных и чистых. Одеты они были в серые рубахи и штаны тоже из серой плотной льняной ткани, с заткнутыми за веревочные пояса короткими рыбацкими ножами. Анты зашли в воду, помогли освободить лодию от сетей.

Когда пристали к заболоченному берегу, от группы рыбаков отделился и, сильно прихрамывая, вышел навстречу римлянам широкоплечий мужчина с длинными усами, достававшими до груди. Был он явно не рыбацкого племени: упитанный, в меру ухоженный. К тому же незнакомец при ходьбе опирался на очищенную до блеска дубовую палку с бронзовым набалдашником, вылитым явно на заказ в форме головы степного быка тура и представлявшим немалую, даже по византийским, столичным меркам, ценность.

Незнакомец обнялся с Идарием, встреча явно была радостной для обоих. От трибуна не укрылось, что Идарий успел что-то тихо сказать своему приятелю на ухо. Тот с любопытством уставился на трибуна. Затем подошел ближе, с достоинством поклонился. На весьма пристойном греческом языке произнес:

– Мое имя – Ждан. Местные кличут меня Хромым, я на это не в обиде. Как видишь, офицер, я действительно сильно хромаю.

Константин Германик уже перестал удивляться превратностям своего похода – анабасиса, когда готская принцесса расхаживает в римском шлеме, а староста варварской деревушки обращается к нему на языке Гомера.

Поэтому не моргнув глазом он с достоинством ответил:

– Привет и тебе, хозяин здешней реки. Приятно удивлен, что ты знаешь греческий.

Ждан совершенно искренне благодарно улыбнулся. Улыбка осветила его приятное лицо с гармоничными чертами. Был он черноволос, снег седины упал только на виски. Карие глаза смотрели из-под густых бровей весело, трибуну даже показалось, что ант ему подмигнул. Правая рука анта, высовывавшаяся из-под ослепительно чистой тонкой льняной рубахи без рукавов, была больше и мускулистее левой. Такая диспропорция встречается у мечников и стрелков.

Перехватив взгляд Германика, Хромой Ждан снова заулыбался, видать, настроение у него часто бывало если не отменным, то уж точно хорошим:

– Ты почти угадал, римлянин. Я – действительно с детства обучен стрельбе из лука. Но я – не солдат. Я – охотник. Долгое время был лучшим охотником великого князя Божа.

– Почему «был»? – с солдатской прямотой спросил трибун. – Какой проступок ты совершил?

– Я не сумел застрелить белого тура и порадовать князя невиданной шкурой воистину царского животного, – просто объяснил Хромой, по имени Ждан.

Увидев недоумение на лице Константина Германика, он, забравшись на лодию и поморщившись, подогнул поврежденную левую ногу и, устроившись на банке гребца, начал неспешный рассказ.

Долгое время Ждан, тогда еще без приставки Хромой, был одним из самых близких, приближенных князя Божа. Тот в молодости (а это было так давно, что про Божа начали рассказывать сказки, будто он бессмертен) увлекался охотой.

До сих пор – а поговаривают, что Божу больше ста лет – князь уверенно сидит в седле. Однако на охоту уже не выезжает, справедливо опасаясь коварной готской засады. И впрямь – не потянешь же за собой на зверя пехоту да конницу!

Когда-то ведуны-анты нагадали князю: «Если кто-то из твоих поданных застрелит белого тура, а ты сам облачишься в его шкуру, обязательно выиграешь войну».

Добыть шкуру белого тура, что исполняет желания, было мечтой целых поколений охотников-антов. Многие видели этого зверя, но тур, почуяв незнакомый запах или просто заметив охотника, исчезал так же внезапно, как и появлялся.

Загодя, в течение нескольких лет готовясь к последней и решающей войне с готами, заклятыми врагами антов, князь Бож призвал Ждана, своего лучшего охотника:

– Любой ценой добудь мне шкуру белого тура. От этого зависит судьба моя, моих близких, всех антов.

Ждан высматривал белого тура весной-красой, жарким летом, стылой осенью. Наконец совершенно случайно заприметил его зимой, когда выпал первый снег. «По бескрайнему белому полю словно двигался большой сугроб, – просто сказал Ждан. – Когда на мгновение «сугроб» поравнялся с зеленым хвойным перелеском и сосны его оттенили, я отчетливо различил белого тура. До него было шагов триста, и я знал, что если поползу, то уж точно не настигну. Поэтому бросился бежать сломя голову, на ходу приготавливая для стрельбы лук. Я видел, как громадный зверь повернул ко мне свою морду и… клянусь страшным богом Дивом, ухмыльнулся. Именно в этот момент я угодил ногой в лисью нору».

Ждан замолчал, видно, в который раз переживая испытанное. Вертел в руках дубовую палку с бронзовой головой быка. Потом снова заговорил:

«Когда понял, что сломал ногу, не сдался, но попытался добраться до людского жилья. Полз, питаясь только корешками, четыре дня и четыре ночи. Как не замерз в степи, ума не приложу. Наконец дополз до речки, вблизи которой стояло рыбацкое селение. Распорядился послать гонца к князю. Бож отослал его обратно с обрубком свиной ноги.

Все было ясно без слов, я решил не рисковать, испытывая княжий гнев. Остался среди местных. А коль про костоправов они слыхом не слыхивали, то и лечить меня было некому. Кости срослись, но вкривь и вкось,