Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

Почему в нарушение приказа штаба Донской армии корпус, прорвав фронт, не нанес удара по тылам Лискинской группы войск красных, а углубился на север, и потому лишь в самой незначительной мере помешал войскам краскомов Шорина и Селивачева продолжать наступление, начатое ими 14 августа?

Где в настоящее время расположены части корпуса?

Какие города, территории они занимают?

Каковы общие потери?

Что является целью дальнейших боевых действий?

К утру донесение было готово. Калиновский вместе с Поповым — один он пойти не решился — вручили его Мамонтову.

Прочитав, тот спросил презрительно:

— Простите, но вы со мной или против меня?

— Я не с вами и не против вас, — с достоинством ответил Калиновский. — Я с военной истиной.

— Она разве бывает?

— Для питомцев Академии Генерального штаба — бесспорно.

— Но позвольте! Что же вы пишете? «Прорыв фронта только с боевым обозом был осуществлен по единолично принятому командиром корпуса решению… Командир корпуса приказал избрать тамбовское направление… По предложению командира корпуса было предпринято разделение корпуса на две колонны с движением их по расходящимся направлениям..» К тому же указываете потери! Бешеные! Чуть не половина состава!.. Да вы отдаете себе отчет, что, получив такое донесение, штабу Донской армии ничего другого не остается, как немедленно отставить меня от командования и отдать под суд. Ведь для них все это будут не единственно правильные в конкретной обстановке оперативные решения, а командирский произвол, прямое невыполнение приказов вышестоящего командования… За все время рейда первый случай, когда у нас запрашивают отчетное донесение, и вы изволите такое писать? У меня совершенно иные по всем этим вопросам суждения: решения принимались наиболее верные и с предварительным обсуждением по установленной форме, урон врагу нанесен невосполнимый, военная добыча огромна, потери за весь поход совершенно ничтожны — ну, скажем, десять человек убито и пятьдесят ранено. Вы сомневаетесь? Но включите в общую численность корпуса тысячи мобилизованных ездовых, и вы получите ту же величину, что была в начале похода.

Калиновский беспомощно оглянулся на Попова. Тот стоял с равнодушным видом.

— Но тогда, — Калиновский нашел решение, — тогда я пошлю это донесение как особое мнение. По статуту такая ситуация предусмотрена.

Мамонтов, прищурясь, смотрел на него.

— В противном случае я перестану себя уважать, — закончил Калиновский.

— А я тогда… Я тогда застрелюсь, — просто, даже как-то очень спокойно, проговорил Мамонтов. — Слово боевого офицера. Я понимаю. Вы убеждены, что уже все потеряно, и заранее себя выгораживаете. Но нет же! У нас на пути Воронеж, и сам по себе захват только одного этого города ударом с тыла будет огромной победой. Уверен: решающей для судеб войны. И вашей паршивой чистоплюйской бумажкой вы лишите этой победы меня и, что гораздо важнее, лишите победы наш славный Дон… Ну хорошо. Меня отставят от командования. Но назначат-то на мое место кого-нибудь из вас двоих. Кого же еще и назначить? И вы полагаете, что лучше моего справитесь с захватом

Воронежа? — Мамонтов рывком выхватил из кобуры на поясе изящный бельгийский браунинг, странно маленький для его широкой ладони. — 3-застрелюсь! — простонал он. — В ту ж-же минуту. В-выбирайте: Воронеж в руках Донской армии, слава, трофеи, вечная благодарность потомков или эта ваша паскудная бумажка и… и моя смерть! Мое убийство вашими собственными руками!..

Так начался этот день.

И ведь только-только Мамонтов настоял на своем, только наконец успокоился, как ему доложили о прибытии Манукова!

Он немедленно вызвал Родионова:

— Игнатий Михайлович! Вы обещали, что этот господин больше не будет путаться у меня под ногами. В чем дело?

Родионов перед этим не спал двое суток. В кабинете Мамонтова потому и не стал садиться, чтобы ненароком не заснуть. Даже говорить и то ему было трудно! В ответ он лишь развел руками. Мол, что поделать: так вышло. Но Мамонтов по-прежнему требовательно смотрел на него, и потому пришлось пояснить:

— Исчез. Где болтался четыре дня, неизвестно. Есть данные, что помимо нашей службы вокруг него есть еще какая-то.

Он не стал добавлять, что подставленный им Манукову психически ненормальный бывший каторжник полоснул не по тому горлу.

Мамонтов, впрочем, не поинтересовался какими-либо деталями, сказал только:

— Так разрешите больше не напоминать вам, что суждения этого господина и впредь крайне для нас нежелательны. Сколько повторять? Их не должно быть. Вы меня поняли?

Коротко кивнув, Родионов вышел.

• • •

Дверь позади Шорохова и его спутников закрылась. Мамонтов медленно повернулся от окна, произнес без улыбки:

— Рад приветствовать.

Мануков и Михаил Михайлович подошли к нему; бодро смеясь, заговорили на языке, непонятном Шорохову, но в то же время и не по-английски. Это он сразу уловил. На него они не обращали внимания. Но он в этом сейчас и не нуждался. Стоял за спиной Манукова, делал вид, что все происходящее его никак не затрагивает.

— Зачем же так, — по-русски сказал Мамонтов. — Сегодня утром мною отправлено Донскому правительству донесение. Вот его текст: «Наши дела идут блестяще, без потерь для себя. Разгромили все тылы и советы. Советская армия разбегается, оставшись без комиссаров и патронов. Сам Троцкий еле выскочил из рук казаков, потеряв свой поезд и своего постоянного спутника — любимую собаку. Больных среди казаков и офицеров нет, все веселы, бодры и уверены в скором окончании войны. Шлем привет, везем родным и друзьям богатые подарки. Войсковой казне — шестьдесят миллионов рублей, на украшение церквей — дорогие иконы и утварь. Ждем в свои ряды отставших по разным причинам, чтобы проявить всю казачью мощь, вихрем влететь в Москву и выгнать оттуда врагов русского народа. Да здравствует могучий Дон! Да здравствует Донское казачество!» Вот вам и полная картина.

— Но, значит, — проговорил Михаил Михайлович, — из этих… м-м… Грязей вы… э-э… поворачиваете на север.

Лицо Мамонтова побагровело. Медленно, снизу вверх, он оглядел тощую фигуру Михаила Михайловича. Тот продолжал:

— А как еще прикажете понимать это славное «вихрем влететь в Москву»?

Мамонтов покачал головой:

— Насколько же вы нетерпеливы, господа! Я разгромил в Козлове штаб Южного фронта большевиков, в Ельце — его базы снабжения, сорвал наступление армий краскомов Шорина и Селивачева, по-прежнему угрожаю красной столице. Этого мало?

— Мало, — с самой приятной из своих улыбок вступил в разговор Мануков. — Мало, ибо штаб Южного фронта выехал из Козлова еще до вашего прихода туда, армии краскомов, о которых вы говорите, в наступление перешли. Наконец, о какой угрозе советской столице может сейчас идти речь? Московские газеты вашему рейду уделили всего три кратких упоминания. И стоит ли больше? Из Тамбова с вами ушло девяносто человек, из Козлова — семьдесят, из Ельца — сорок. Наитревожнейший показатель! В нем все, в том числе и оценка чисто военной стороны дела. Тем не менее вы продолжаете считать положение корпуса блестящим?.. Две недели назад начальник вашего штаба утверждал, что для прочных успехов донским дивизиям недостает лишь вооружения. Сегодня он этого не говорит. Да кто теперь и поверит таким заявлениям, если только под Тамбовом и Ельцом вами взорваны богатейшие артиллерийские парки. Они были лишними? Не сумели использовать? Ну а то снаряжение, которое будет вам впредь поставляться, сумеете? Где доказательства? Верят не словам. Верят фактам… Ну а общее направление рейда? Весь его ход? Рейд опрокидывается! Это, надеюсь, вам очевидно?