Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

Для Шорохова монотонность езды оживляли только похожие на сдержанную перебранку разговоры его спутников.

-.. По воду ходить и ножки не замочить? — это насмешливо произносит Михаил Михайлович. — Пусть не в тот же день, пусть в другой. А вы? Сидеть на горе и поглядывать?

Мануков:

— По-вашему, если человек не кричит, не закатывает истерик на публику, значит, он никак не выражает своего отношения?

Михаил Михайлович:

— Выражает. Но в первую очередь всего лишь стремление загребать чужими руками жар…

— …Цинизм? — это опять говорит Михаил Михайлович. — Но, думаете, вверху можно на чем-то другом сделать карьеру? Николай Николаевич! Милый! В наши дни единственный популярный лозунг: «Битый небитого везет»…

Кто они были по отношению друг к другу? Начальник и подчиненный? Едва ли. Порою очень уж откровенной насмешкой встречал Михаил Михайлович утверждения Манукова.

Это продолжалось и вечером, когда вновь валялись на охапках соломы в какой-то избе.

Михаил Михайлович:

— А что же вы думали? Мы тоже имеем право тратить ресурсы только на удары лишь по болевым точкам. В этом — экономия сил, времени. Остальное — паразитизм. И если Россия ничего не может поставлять на внешний рынок…

Мануков:

— Вы — слепец. Верно, что эта страна продовольствия сейчас производит несколько меньше. Нои вывоза за границу нет. Отсюда в ряде местностей избыток зерна, сала, меда — и, значит, по-прежнему есть условия для выгодного товарообмена.

Михаил Михайлович:

— Бог мой! Роднулечка! Ну что прежде российский простолюдин — и деревенский, и городской — жрал в будние дни? Тюрю, мой милый! А что это? Лук, хлеб да вода. С квасом — только по праздникам. В Христово воскресенье! А теперь все, что по талонам ему ни выдай, проглотит. И никаких постных дней! И логика: «Чем мы хуже господ». И потому весь тот избыток продовольствия, о котором вы столь уверенно говорите, он благополучно испотребляет. Парадокс в том, что всюду только и слышишь: «Голод!» — а самые-то низы народа едят теперь куда лучше, чем прежде. Потому-то на них кремлевские правители с таким успехом и опираются. И заставить российского простолюдина снова полюбить тюрю не просто трудно, может, даже вообще невозможно.

Мануков:

— Вот и договорились. Значит, выход в одном: диктатор, при котором страна умоется кровью. Чтобы опять в ней с радостью жрали эту самую тюрю.

Михаил Михайлович:

— И думаете, он подчинит себе нынешнего российского пролетария? Голубчик! Прекрасная иллюзия детства. «Эйпл сейк, итс со сви- ит ин чилдхууд», как вы любите повторять…

• •

С каким же трудом Шорохов дождался минуты, когда Мануков вышел из избы! Сразу спросил:

— Михаил Михайлович! Я не раз уже слышу такие слова. От вас, от Николая Николаевича.

— Какие, мой друг?

— Эйпл сейк… Эйпл, — он сделал вид, что не может произнести всей фразы, хотя прекрасно ее запомнил.

— Не продолжайте, чудеснейший, — миролюбиво подхватил Михаил Михайлович. — Вам не справиться. Это благородный английский язык.

— Но что они значат?

— Всего только: «Яблочный пирог, ты так вкусен в пору детства». В том смысл, что в детстве все кажется нам прекрасным. Слова рождественской песенки. Так сказать, чистая услада души.

— И-и ничего больше?

— Вам мало? Хотели бы жить с такой верой во вкус этого пирога и дальше? Всю жизнь? Хитрец! Или идиот, позволю себе заметить.

— Я думал, что-то глубокое.

— Ему недостаточно! Вся Америка, распрекрасные Северо-Американские Соединенные Штаты, без ума от этой песенки, как, впрочем, и от яблочного пирога, а ему недостаточно! Сноб вы, милый мой. Это, знаете, у одного солидного господина спросили: «Вашему нутру ближе духовная или светская музыка?» Он ответил: «Моему нутру ближе ростбиф и бутылка бургундского».

— Ну? — насколько мог простодушнее спросил Шорохов. — Значит, Николай Николаевич — американец?

— О-о, как вы глубоко пашете, — Михаил Михайлович насмешливо склонил голову. — Деточка! Есть вопросы, на которые никогда не бывает ответа. Даже, роднейший, если все вместе идут ко дну. Мой вам совет: вы их и не задавайте. Смешно. Наивно. Глупо даже, если хотите.

Шорохов не нашел никакого другого выхода, как и дальше говорить тоном простака, который совершенно не понял того, что ему сейчас было сказано:

— И верно. Какое дело до нас Америке? У них у самих любого товара… Михаил Михайлович присвистнул:

— А вы не шутите с этой страной. В ее конгресс уже внесено пятьдесят два законопроекта о борьбе с большевизмом. Если бы их столько же приняли в свое время в мирной и доброй России, никакой революцией в ней бы сейчас и не пахло, как и три века назад.

— Михаил Михайлович, — Шорохов продолжал свою игру, — простите за навязчивость. Сами-то кто вы? К торговому делу вы вроде бы не причастны.

— Вы правы, — он улыбнулся, но глаза его смотрели на Шорохова с пытливой суровостью. — Я пою свои песни под другим балконом. И еще один мой вам совет. Не торопитесь наклеивать на меня ярлыки. И вообще запомните: «Кто понял жизнь, тот не спешит».