Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

что произошло с Сандосом, должно быть частью высшего плана; a если так, то можно помочь этой заблудшей душе и послужить Богу, вернувшись вместе с ним на Ракхат.

И если так, изменив собственной этике и утратив нравственную чистоту, Дэниэл Железный Конь мог лишь следить за развитием того, что помог сделать возможным: жить со всем, что сделал, пытаясь отыскать в таком образе жизни Бога и надеяться, что однажды возникшие цели оправдают средства.

На «Бруно» время казалось ему приговором, который следует отбыть, но и этому пришел конец, когда Дэниэл Железный Конь состарился на планете Ракхат.

– В начале, – учило Евангелие, – было Слово, – и Дэнни предстояло научиться верить в то, что Бог даровал возлюбленным им созданиям два дара: время, разделяющее переживания, и язык, связывающий прошлое с будущим. В конечном счете все оставшиеся на Ракхате священники посвятят себя к неспешному постижению событий, произошедших между первой и второй иезуитскими миссиями. Для Дэниэла Железного Коня этот путь был не просто исследованием, но постоянной молитвой.

Даме Суукмель Схирот у Ваадаи предстояло стать его партнером в этом деле. К тому времени, когда Дэнни познакомился с ней, она стала уже не женой, а вдовой посланника Мала Нжера при дворе Хлавина Китхери – особой, утратившей статус, но не уважение, давно миновавшей так называемый средний возраст. Дэнни был очарован ею с самого начала, однако Суукмель держалась осторожно и не торопилась доверять человеку, известному ей как Дани Шеле’с-он.

Однако, по мере того как седели волосы Дэнни и белело лицо Суукмель, настал такой день, когда они смогли встречаться не только по политическим нуждам, но и удовольствия ради. Он, как и она, верил, что прошлое не умирает, но остается жить и имеет значение по самой незримой природе его влияния.

Дружба их на самом деле началась с того момента, как она обнаружила этот факт. У них стало обычаем каждое утро выходить на прогулку по тропе, опоясывавшей подножия холмов, окружавших долину Н’Жарр, и разговаривать по пути о том, что Суукмель теперь поняла и хотела, чтобы Дэнни тоже понял это. И часто начинал прогулки с земной поговорки, ожидая ее реакции.

– На Земле говорят: «Прошлое – чужая страна»[52], – однажды сказал он ей, и Суукмель нашла эту мысль полезной, поскольку и в самом деле чувствовала себя в современности иноземкой. Разговоры оказывались интересными, даже когда она не соглашалась с максимами Дэнни.

– Власть развращает, – проговорил он однажды, когда они направились вверх по склону к кольцевой тропе во время одной из самых ранних совместных прогулок. – А абсолютная власть развращает абсолютно[53].

– Развращает страх, а не власть, – возразила она. – Бессилие унижает. Власть можно использовать с доброй или злой целью, однако слабость еще никого не исправила. Могущественному проще быть дальновидным. Он может с терпением, даже с благородством относиться к несогласным с ним, зная, что в конце концов одержит верх. Могущественный не считает свою жизнь тщетной, потому что у него есть причина верить, что планы его воплотятся в жизнь.

– О себе ли ты говоришь, моя госпожа Суукмель? – спросил, улыбаясь, Дэнни. – Или о Хлавине Китхери?

Она остановилась, молча обдумывая ответ.

– Существовали определенные душевные гармонии, – аккуратно проговорила она, прежде чем возобновить подъем, а затем продолжила: – Хлавин Китхери вел порочный образ жизни, когда оставался всего лишь рештаром. Он был в отчаянии, и оно наделяло его своими пороками. Ситуация изменилась, когда он пришел к власти.

Крутая тропинка вышла на каменистую и опасную осыпь, и какое-то время они поднимались молча. Чуть запыхавшись на вершине подъема, Суукмель присела на упавший толстый и гладкий ствол туфы и посмотрела через всю долину на горы Н’Жарр, выпиравшие из земли, словно осколки взрыва, произошедшего в самой сердцевине Ракхата.

– Конечно же, – согласилась она, когда дыхание ее выровнялось, – власть может достаться и недостойным людям. Тупые умом, не знающие высот духа, мелкие сердцем могут однажды унаследовать власть. В наше время такие люди могут просто захватить ее, купить или подобрать, если она случайно упала. – В голосе ее проступили жесткие нотки. – Власть не всегда облагораживает. – Слова эти она произнесла, обратившись лицом к югу, после чего снова поднялась на ноги.

– Скажи мне, Дэнни, почему ты проводишь столько времени со старухой? – спросила она, искоса глянув на него, когда они возобновили прогулку.

Протянув странную, лишенную шерсти руку, он помог ей обойти размытую водой рытвину, появившуюся на тропе.

– Когда я был совсем еще юным, – сказал он, – мать матери моего отца приехала жить с нами. Она рассказывала нам о старинных временах, о которых узнала от собственных матерей матери и отца. Все переменилось за эти несколько поколений, совсем все.

– И ты помнишь ее рассказы? – спросила Суукмель. – Или, может быть, – предположила она лукаво, – знания о прошлых временах не принесли пользы тебе.

– Я помню их. – Дэнни остановился, и Суукмель повернулась и увидела, что он смотрит на нее с ноткой застенчивости, решила она. – Но в своей стране я был ученым. И потому я проверил подлинность тех рассказов, которые дошли до меня через пять поколений, сравнив их со знаниями многих других ученых.

– И матери твоих матерей все помнили верно? – спросила она.

– Да. Ее рассказы оказались не выдуманными побасенками, но самой историей. Почему иначе, госпожа моя, я провожу столько времени со старыми дамами? – поддразнил он Суукмель, и она рассмеялась.

– Перемены могут быть и во благо, – проговорила Суукмель, снова продолжая путь. – Многие жана’ата все еще думают так, как думали все мы прежде: что перемены вредны и опасны. Они верят, что все действия господина моего Китхери являлись ошибкой, что нельзя было нарушать образ жизни, передававшийся от поколения к поколению без ошибок и заблуждений. Ты это понимаешь? Существует ли подобное совершенство на вашей С’емле?

Дэнни ответил улыбкой:

– Конечно. Я сам являюсь членом Церкви, которую многие считают непогрешимой хранительницей вечных истин.

– Господин мой Китхери и я очень тщательно изучали эту проблему, – сказала Суукмель. – Мы сочли, что всякая институция, считающая себя хранителем истины, будет ценить постоянство, ибо перемена по определению вносит ошибку. Подобные институции всегда располагают могучими механизмами, сохраняющими единообразие и защищающими общество от перемен.

– Обращение к традиции, – сказал он, – и к авторитету. И к божеству.

– Да, и то, и другое, и третье, – безмятежно проговорила она. – Тем не менее перемена может оказаться желательной или необходимой или тем и другим сразу! Как будет вводить перемены мудрый князь, если предшествующие поколения освятили обычай или запрет, ставший теперь опасным и вредным?

Она посмотрела на него, более не опасаясь