Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

...Звеня доспехами, скрипя несмазанными колёсами телег, с рёвом верблюдов и ржанием боевых коней повернула половецкая орда на заход. По дороге присоединялись к ней другие орды. Огромная масса степняков готова была по знаку Василька навалиться на Польшу...

ГЛАВА 56

Василько и Халдей вернулись на Червенщину с богатыми трофеями. В Свинограде Василько долго и подробно рассказывал брату о засадах и нападениях, о лихих скачках и кровопролитных битвах, о разгроме ляшских ратей. Похвастался, что срубил он головы двоим старинным недругам-можновладцам, молвил о том, как князь Герман заперся в своём Кракове и униженно просил о мире, а половцы Бельдюза в это время опустошали землю вокруг Люблина и Сандомира.

— Племянник Германа, князь Мешко, с женой своей Евдокией в Туров бежал, к Святополку, — в заключение своего повествования сказал Василько. — Здорово мы их всех напугали. Топерича не скоро сунутся!

— Плохо, что в Туров он бежал! — сразу же помрачнел Володарь. — Как бы Святополкова мамаша козни свои опять строить не принялась. Тётушка, чтоб её! Заступится за дочку и зятя, да заодно и Ярополково убийство вспомнит!

Чуяло сердце Володаря, знало оно — одно лихо всегда за собой влечёт другое. И хоть с весёлым видом отмахнулся от него беспечный Василько, промолвив:

— Где он силушку ратную сыщет, Святополк сей?! Да нам сам киевский великий князь помощь пришлёт, еже что! — Всё одно неспокойно стало у среднего Ростиславича на душе.

Да, князь Всеволод прислал грамоту, по которой велено было отныне Васильку володеть Теребовлей, писалось в той грамоте также о том, что благодарен великий князь Васильку, ибо увёл тот половцев из Поднепровья и спас тем самым много русских жизней. Но Всеволод стал стар, немощен, тяжко болел в последние годы. Сколько ещё просидит он на киевском столе? А вслед за ним... Даже думать не хотелось... По ряду очередь Святополка...

Довольный Василько уехал в Теребовлю, к супруге и детям, к Володарю же внезапно явился Халдей, причём не один. За руку держал он молодую светленькую девицу с голубыми, как степное небо, немного раскосыми глазами.

— Это сестра одного из солтанов племени шаро-кипчаков, — объяснил хазарин. — Её зовут Айше. Я бы хотел, о светлый архонт, жениться. Девушка согласна стать православной христианкой. У неё влиятельные родственники в степи.

Володарь грустно улыбнулся.

— Ты поэтому хочешь жениться? Или она тебе люба? — спросил он прямо, строго сведя в линию смоляные брови.

— Конечно, Айше мне люба, очень сильно люба. Но я хотел...

Хазарин не договорил.

— Довольно слов. Коли люба тебе эта девица, женись. Как говорят на Руси: совет вам да любовь.

Хазарин расстелился перед князем в глубоком поклоне и заставил сделать то же и девушку. Половчанка, правда, кланялась Володарю без особой охоты.

«Наверное, гордая она, сестра солтана, — подумал Володарь. — Непростая девка. Как бы тебе, друже Халдей, под сапожком сафьяновым не очутиться».

Оставшись один, он долго читал при свечах Екклезиаста[255]. Но прочитанная мудрость не шла в голову, всё мыслил он о письме Коломана, о частых прозрачных намёках матери. Вот и Халдей поведёт невесту под венец, и Юрий Вышатич в прошлое лето оженился на дочери белзского тысяцкого, и многие другие его дружинники обзаводятся семьями и растят детей. А он? Таисию любил, но не женился, Астхик — простая девка-наложница, хоть и красна собой, и люба ему по-своему.

Но она права, и права мать, и прав Коломан — нужна ему, Володарю, княгиня.

ГЛАВА 57

На мысу, образованном речками Ездой, Домухой и Струменью, располагался Туровский детинец. Вдали, на полуночной стороне, виднелась широкая гладь Припяти, по которой скользили лёгкие струги с белыми ветрилами. С юго-восточной стороны к детинцу прилепился окольный город — треугольный в плане, с кузнями, мастерскими златокузнецов, гончарской слободой. За Припятью располагалось большое село — Боярка, с заборола крепостной стены хорошо видны были очертания ближних домов. В Боярке находилась загородная княжеская усадьба, и старая княгиня Гертруда почти всё лето проводила там, вдали от мирской суеты.

Как только возвращалась она в Туров из Киева, слёзы наворачивались на глаза, рыдала Гертруда, вспоминая далёкое прошлое. Почти полвека минуло, когда она, молодая, красивая сестра польского князя Казимира, госпожой входила в покои этого щедро украшенного резьбой терема. Рядом был юный девятнадцатилетний Изяслав, сын великого князя Киевского. Она по-своему любила его, тогда ещё, почитай, отрока с немного полноватым лицом, маленьким ртом и густыми каштановыми кудрями. Сразу поняла, что он слаб, что им можно управлять, вертеть, как куклой, что не князь он настоящий, что мнение его всегда зависит от ближних людей — бояр, воевод, тысяцкого, братьев. Это пугало, но в то же время делало её саму, Гертруду, сильной, властной, твёрдой, требовательной ко всем. Иногда Изяслав становился гневен, топал ногами, злился на неё, тогда она сама срывалась в крик, впадала в бешенство, ярилась и кричала на него, обзывая обидными для всякого мужа словами. Он изменял ей, приводил в терем наложниц, порой не брезговал и жёнами чужими, и она в ответ тоже не пренебрегала ласками слуг из своей свиты. Но всё же они были вместе, они делили меж собой радости и невзгоды, у них рождались дети, которых надо было воспитывать и наставлять на путь истинный.

Здесь, в Турове, она родила своего первенца Мстислава, а шестью годами позже второго сына — Святополка. Мстислав давно покоится под мраморной плитой в местном соборе, он умер на княжении в Полоцке совсем ещё молодым. Это была первая в жизни Гертруды горькая утрата, она вспоминала, как рыдала тогда, как заламывала в отчаянии руки. Мстислав был её надеждой, не то что Святополк — вечно хмурый, злой и жадный. Люди говорили, что Мстислава наказал Господь — во время подавления встани в Киеве он учинил в городе лютые казни, причём пострадало много невинных людей. А ведь это она, Гертруда, подвигла сына на такую жестокость, ей казалось, что только так и надо было тогда поступать, чтоб ведали