Сезон крови - Грег Гифьюн

– Я не хочу спать, – сказал я.

– И ты думаешь, что это так уж полезно?

Интересно, чем они занимались – помимо очевидного? О чем они разговаривали? Устраивалась ли она рядом с ним с таким же доверием, как прежде со мной? Смеялись ли они так же, как смеялись раньше мы? Рассказывала ли она ему то же, что рассказывала мне? Имели ли теперь ее слова хоть какое-то значение? Думала ли она обо мне, когда была с ним?

– Мне нужно какое-то время, чтобы кое с чем разобраться, – сказал я. Это прозвучало жалко, но ничего другого мне в голову не приходило.

Тони кивнула, как будто внезапно ей все стало ясно.

– Я по тебе скучаю, – сказал я и, не думая, протянул к ней руку. Она отпрянула – едва заметная, но искренняя реакция. Я уронил руку.

Глаза Тони наполнились слезами.

– Думаешь, у нас когда-нибудь все наладится?

– Это ты ушла, – сказал я. – Это тебе надо было подумать.

Она посмотрела на меня с выражением, которое говорило: «Это ты сошел с ума».

Я пропустил ее, и Тони прошла в спальню таким бодрым шагом, какого я не замечал за ней уже много лет. Ее тело двигалось вразнобой с чувствами: бойкие жесты и печальные мысли. Все это казалось хитростью, отвлекающим маневром, как в трюке фокусника. И мне внезапно стали противны ее попытки казаться здоровой и полной жизни. В то же время я едва ли мог ее винить и даже радовался, что она вновь уходит, отстраняется от меня, пусть и на время. Бернард был болен, и он заразил меня. Я не хотел, чтобы с ней случилось то же самое, и пока я от него не избавлюсь, она тоже в опасности. Последнее время я чувствовал себя особенно заразным.

Я ушел на кухню, положил пистолет на стойку и торопливо выпил стопку виски. Алкоголь оставил теплую дорожку в горле, и я отдался этому ощущению, позволяя себе расслабиться. К тому времени, как я выпил еще порцию и поставил стакан в раковину, Тони уже возилась в ванной.

Я встретил ее у входной двери, стараясь не подходить слишком близко.

– Все готово, – тихо сказала Тони. Теперь сумку распирало от всего, что она вытащила из аптечного шкафчика и сняла с полок в ванной. Кроме того, я слышал, как она выдвигала ящики комода, так что внутри находились и кое-какие предметы одежды. Она улыбнулась, пусть только ради меня. – Желаю хорошо провести четвертое число. Еще поговорим, да?

У меня не осталось сил на болтовню. Виски сочился из всех пор и смешивался с налипшей на кожу пленкой пота. Все поглотила проклятая духота. Я кивнул, но ничего не сказал.

Слегка склонив голову, Тони проскользнула мимо меня в дверь.

Из какого-то черного уголка Ада зашептал Бернард, и, наблюдая, как моя жена спускается по ступеням и исчезает в размытой жаре, я невольно спросил себя: доведется ли мне увидеться с ней вновь?

«Вернись к началу», – сказала Клаудия. Именно так я и поступил.

После того как Тони ушла, я отправился через город в район, где вырос, и припарковался перед домом, в котором долгие годы жили Бернард и его мать. Как и в прошлый раз, когда я оказался в этих священных местах моей юности, на меня накатили волны ностальгии, и хотя по большей части они были приятными, стоило сосредоточиться на доме Бернарда, – по-прежнему пустом и потихоньку гнившем, – как все мысли и воспоминания окрасились черным. Здание выглядело почти так же, как зимой, но теперь на лужайке перед ним торчала вывеска агентства недвижимости. Судя по всему, банк все-таки решил продать участок, но еще не сделал ничего, чтобы привести его в порядок, и я предположил, что произошло это относительно недавно. В нескольких футах от вывески красовался знак «Вход воспрещен» с предупреждением, что любого, кто будет пойман на порче имущества, ждет наказание по всей строгости закона.

Я посмотрел в зеркальце заднего вида. Близился вечер, но по-прежнему стояла невыносимая духота. На всех остальных домах вдоль улицы красовались оконные вентиляторы и кондиционеры. Снаружи не было никого, кроме двух мальчишек на велосипедах. Учитывая настроения в городе и количество полиции повсюду, мне меньше всего хотелось привлекать к себе внимание, сидя в припаркованной машине в районе, где я больше не жил, так что когда мальчишки со смехом проехали мимо, я вытащил из-за козырька ручку и притворился, что записываю номер агентства. Я наблюдал за детьми до тех пор, пока они не скрылись за поворотом в конце дороги. Без рубашек, в обрезанных джинсовых шортах, со стриженными на лето волосами, загоревшие до коричневого цвета от долгих игр на улице и на пляже – они вполне могли быть нашими с Бернардом призраками, беззаботной версией из менее сложных времен.

Как будто такие времена когда-нибудь существовали.

Когда мальчишки скрылись из вида и на улице стало тихо, я выбрался из машины. На случай, если за мной кто-то наблюдал, я прошелся вдоль участка с видом приценивающегося покупателя, потом подошел к забору, который огораживал боковой двор. Как и зимой, лужайка была мертвой, но теперь ее сожгло солнце и изгрызли гусеницы. Я открыл калитку, прошел внутрь и тихо закрыл ее за собой. Так же, как в прошлый раз, я поглядел на деревья за задним двором, но теперь ни одна птица не выкрикнула приветствия или предупреждения. Меня встретила только тишина.

Еще больше окон было разбито камнями, на стене появились новые граффити: кривобокая пентаграмма, целая коллекция ругательств и криво накорябанные названия нескольких рок-групп, которые я узнал. В городке вроде Поттерс-Коув, где подросткам практически нечем было заняться, пустующий дом быстро превращался в «нехорошее место», заброшенную взрослыми и легко доступную молодежи площадку для ночных сходок; здесь можно было тусоваться, пить пиво, курить травку…

Я прошел к цементной площадке у задней стены. Шезлонга, садовой мебели и пластиковых мусорных мешков больше не было. Вместо них вокруг валялись сигаретные окурки и несколько пустых бутылок из-под пива и других спиртных напитков.

И только тут я заметил откатную дверь рядом с площадкой.

Внизу не хватало одного стеклянного квадрата – судя по виду, кто-то выбил его ударом ноги. Хотя дверь и была закрыта, на рельсе не лежал деревянный прут, который должен был удерживать ее в таком положении.

Ко мне вернулось прежнее упорное ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Я оглянулся на двор и деревья. Ничего. Нет даже легкого ветерка. Только жара, небо и тишина.

Я дернул дверь. Она беззвучно скользнула в сторону, и мне навстречу хлынул застоявшийся воздух и сырая вонь плесени, которая только усилилась, смешавшись с влажным воздухом снаружи. Развеяв первый поток взмахами ладоней, я вошел через дверь на кухню.

Здесь все еще жили яркие воспоминания.

Я почти что увидел, как мать Бернарда порхает по кухне в жаркий день вроде этого в махровой накидке по пояс, которая едва ли что-то скрывает – уж точно не надетое под ней бикини. Она наливает нам лимонад и танцующим шагом возвращается к холодильнику. Из радио на стойке несется музыка, а мы – Томми, Рик, Дональд, Бернард и я, – еще совсем дети, сгрудились вокруг стола, запыхавшиеся после игр, заглатываем холодную жидкость и смеемся, вспоминая пережитые за день приключения.