Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси

Я еще издали заприметила нашего GPS: стюард возвышался над галдящей, мечущейся ордой пассажиров. Все рейсы на Джакарту аннулированы, а остальные южно-азиатские отложены. Холл аэропорта забит под завязку многодетными семьями из Малайзии, Шри-Ланки, Индии – они ждут сообщений о рейсах; европейских туристов волнует рейс на Мальдивы; бизнесмены доказывают, что азиатская, а следовательно, и мировая банковская система обрушится, если они немедленно не вылетят в Сингапур. Мне с трудом удается пробиться через это скопище народа, заполнившего все помещения аэропорта. Буду ждать ровно один час, ни минутой больше, а потом сяду в машину и покину Руасси.

Зачем? Чтобы вернуться в Порт-Жуа?

Или поехать в больницу Биша?

При одной мысли об этом внутри все холодеет.

Вновь увидеть Илиана – после долгих лет разлуки?

Вновь увидеть Илиана перед тем, как жизнь покинет его?

А хватит ли у меня мужества? Хватит ли решимости нарушить свою клятву? Хватит ли сил встретиться с самым страшным моим демоном и взглянуть ему в глаза? Встать лицом к лицу со своей виной, которая жгла и терзала меня все эти годы? Готова ли я выпустить на волю чудовище, глодавшее меня изнутри и готовое пожрать вместе с моей жизнью и мою семью, мой дом – все, что я построила?

И я кричу еще громче:

– Жорж-Поль! Есть новости?

GPS выгребает из толпы против течения, пытаясь пробраться ко мне.

– Нет… Это просто ад кромешный! Я только знаю, что Флоранс и Жан-Макс позавчера улетели в Джакарту на самолете с гуманитарным грузом. – Он смотрит на часы. – Они… они сейчас должны быть в Богоре, это в пятидесяти километрах к югу от Джакарты, там организован воздушный мост, через который идет международная помощь.

Я едва слушаю.

Решение уже принято.

Нет, я не поеду в больницу. Не открою дверь в палату Илиана. Хотя и знаю, что он там, за ней. Знаю, что он меня ждет.

– Возьми, – говорит Жорж-Поль, протягивая мне бумажку с индонезийским телефонным кодом, – это на случай, если захочешь с ними связаться.

Объявляют рейс на Сингапур. Стюард с трудом продирается через лес ног, чемоданов на колесиках и жестикулирующих рук, но мне все же удается схватить листок, где он записал номер сингапурской мобильной связи.

– А Шарлотта?

Я успела задать этот вопрос до того, как Жорж-Поля увлек за собой поток пассажиров.

– Ничего не известно!

Я забиваюсь в уголок внезапно опустевшего холла М и звоню Фло. Если через час я узнаю наверняка, что ни одного рейса на Джакарту сегодня не будет, то вернусь домой.

– Нати?

От одного звука голоса моей коллеги мне сразу становится легче, напряжение слегка спадает. Но ее голос едва слышен, то и дело прерывается.

– Нати, ты меня слышишь? Что там у вас в Руасси?

Я коротко обрисовываю ситуацию.

– Ясно, – заключает Фло. – Значит, такой же бардак, как здесь, у нас! Я нахожусь в диспансере Богора. Спала всего три часа с момента прибытия. Жан-Макс обеспечивает связь на линиях Бали – Ява и Ява – Паданг, делает по пять рейсов в день. Через эти пункты идут гуманитарная помощь и продукты. Он спал еще меньше меня.

– А… Шарлотта?

Едва задав этот вопрос, уже кляну себя – зачем спрашивать об этом Фло?!

– Об этой поганке никто ничего не знает! И могу тебя заверить, что здесь мне есть чем заняться, кроме этой подстилки, которая вздумала увести у меня мужа. У индонезийцев практически ничего не осталось. Черт подери, не мне же тебе говорить, какой это милый народ. Триста миллионов жителей, которые никогда никому не причиняли зла, не делали ничего плохого, не играли в футбол, не гонялись за олимпийскими медалями, не надоедали нам дебильными фильмами или жуткой музыкой! Никаких войн, никаких происшествий – триста миллионов кротких людей, которые не кричат о своей нищете, а просто смотрят, как остальной мир сходит с ума, и вот надо же – природа ополчилась именно на них!

Я невольно улыбаюсь. Из трубки доносится смех детей, видимо стоящих рядом с ней, мужские голоса, женское пение. Слышимость становится все хуже и хуже.

– Не могу больше говорить, Нати. Сейчас начнется минута молчания. Я отключаюсь, извини.

– Погоди…

Детский смех… Поющие женщины… Мой мозг пронизывает внезапная галлюцинация. Новая иллюзия.

Мне почудились – сквозь голос Фло – слова… невозможные слова:

И мне вдруг кажется, что камень времени каким-то чудом снова оказался в моем кармане.

– Погоди, Фло… погоди…

Но мой голос звучит в пустоте, Флоранс уже отключилась. По динамику объявляют конец посадки на Манилу. Я пытаюсь сосредоточиться, прокрутить наш с Фло разговор, который длился меньше минуты. На слова Фло мне плевать, я хочу припомнить сопутствующие звуки – голоса беженцев, звучавшие в этом индонезийском диспансере, обрывки фраз, слова песни, которые мне удалось расслышать.

Птицы… навсегда… не останется и следа…

Но это невозможно! У меня кружится голова. Потаенные воспоминания об отеле Great Garuda смешиваются с сегодняшними впечатлениями, с кадрами телехроники – разбитые вдребезги окна, затопленные нижние этажи. Я судорожно роюсь в карманах, в сумке, но не нахожу там никакого камня. И долго стою в тупом оцепенении, не зная, что делать – перезвонить Фло, уехать, остаться? Толпы растерянных пассажиров по-прежнему бродят от выхода к выходу.

Перезвонить?

Уехать?

Остаться?

И тут мои раздумья прерывает звонок. Меня вдруг охватывает ужас. Что, если это Лора? Что, если моя дочь звонит, чтобы сообщить самую ужасную из всех новостей?..

Но нет, номер мне неизвестен.

Я перевожу дыхание. Это не Лора и не Оливье. Включаю телефон.

Сперва слышу в трубке рокот самолетных моторов, потом голос, объявляющий об отправлении «боинга» в Сан-Франциско, и, наконец, знакомый голос:

– Натали? Натали, это Улисс!

Улисс? Он задыхается, как человек, переживший потрясение.

– Я только что прилетел в Руасси, вышел из самолета и просмотрел эсэмэски. Черт возьми, я знаю, что ты в курсе, Натали. Илиан не выживет. Из-за этого сволочного лихача. А может, и убийцы. Я хотел помочь ему встать на ноги, а теперь успею только увидеть, как он умирает.

– …

– Где ты сейчас, Натали? Я только что дозвонился в Биша, говорил с доктором Берже. Это он информировал меня обо всем, с первого же дня. Проклятье, он мне сказал… сказал, что Илиана никто не навещал… никто, даже ты.