Бикини - Януш Леон Вишневский

А вот Стэнли освободился от него на удивление быстро — по сравнению с другими пациентами. У него это заняло около девяти месяцев. Он стал немного больше курить, старался объезжать стороной вокзал «Пенсильвания стейшн», сбежал на три недели на Багамы, потом вернулся и долго не мог вновь войти в сумасшедший темп жизни Нью-Йорка. Артур заметил это и отправил его на полгода в «санаторий», как он это назвал. Такой жест трудно было не оценить.

Стэнли взял Мефистофеля и поехал к родителям. Мать не верила своему счастью. Стэнли с котом поселился в бывшей детской комнате. Целых полгода его будил аромат кофе и с детства любимого творога с зеленым луком. Он вставал, натягивал голубой комбинезон и двенадцать часов подряд заливал бензин в баки автомобилей, тормозивших у бензоколонки отца. А по воскресеньям проявлял пленку в темном закутке у туалета. Когда Стэнли впервые вошел туда после стольких лет, всюду висела паутина, а по полу бегала стая мышей. Но зато отец сохранил там все в целости и сохранности, как и стояк во дворе — с деревянным щитом и металлическим кольцом, к которому была привязана сетка. Тот стояк, что помог Эндрю стать мастером баскетбола. Отец любил своих сыновей не меньше, чем мать, а может, даже сильнее. Но по-другому. Он не умел говорить о своей любви. Есть такие люди, которые не говорят о своей любви, и это вовсе не значит, что они не любят. Когда клиентов не было, Стэнли выходил к стояку и пытался попасть мячом в кольцо. Отец тоже приходил, садился на выгоревшую траву, курил сигарету за сигаретой и смотрел на него. Его старший сын просто бросал мяч, в то время как младший, Эндрю, попадал в кольцо. И хотя Стэнли никогда не отличался особенной меткостью, отец видел только удачные броски...

Однажды Стэнли позвонил брату — за неделю до дня рождения отца. Почти час они болтали ни о чем. Стэнли готов был вести пустую беседу сколько угодно, лишь бы — совершенно случайно — напомнить Эндрю про день рождения отца. А после того как ему удалось вставить в разговор эту фразу, он мог спокойно слушать рассказ о «больших успехах» маленького Эндрю и скучные экскурсы в проблемы физики. В последнее время брат мог говорить только о двух вещах: о своих успехах и о физике.

Настал день рождения. Отец, как обычно, надел свадебный костюм и с утра накачивался вонючим самогоном. Первый стакан он выпил еще до утреннего кофе, второй — вместе с утренним кофе, последний — уже после полуночи. Эндрю не позвонил. После того как отец с трудом встал с кресла у столика с телефонным аппаратом и нетвердой походкой вышел из салона, Стэнли довольно быстро напился. За час он дошел до той же кондиции, что и отец. Но все же не выдержал и, после очередного стакана, набрал номер Эндрю. Теперь он уже не помнит, сколько раз за ночь набирал этот номер и слушал короткие гудки. В промежутках между звонками он несколько раз связывался с телефонистками, но те утверждали, что с линией все в порядке: «Видимо, абонент ведет телефонный разговор или неправильно положил трубку». Стэнли хорошо знал брата — кто угодно мог неправильно положить телефонную трубку, только не безупречно аккуратный доктор Эндрю Бредфорд. Ему трудно было поверить, что Эндрю непрерывно разговаривал с кем-то с часу ночи до пяти утра. Стэнли никогда еще так не злился на брата, как в эти несколько часов. Но та ночь, несмотря на все его раздражение, бессилие и разочарование, была очень важна для Стэнли. Потому что, похоже, именно тогда он понял, что значит быть отцом...

В Нью-Йорк он вернулся, когда убедился, что может бросить пить. И хотя так и не бросил, все же научился себя контролировать. Для возвращения он специально выбрал воскресенье — ему хотелось побыть одному. Около полудня он пришел в пустую редакцию и сел за свой стол. В старой, прожженной сигаретами папке нашел заказы «на завтра», подготовленные Лайзой. Словно этих вырванных из его жизни девяти месяцев и не бывало. Минуту спустя зазвонил телефон.

— Стэнли, — узнал он голос Артура, — поезжай, пожалуйста, прямо сейчас с фотоаппаратом на Уолл-стрит. Какой-то идиот хочет на ступенях биржи перерезать себе бритвой горло. Шестнадцатый в этом году. Сделай несколько снимков и попытайся разузнать, кто такой. Если нам повезет, то он зарежется, и у нас будет свежая новость. Предыдущий псих только грозился. Я не стал бы отправлять тебя туда именно сегодня, но этот тип уверяет, что он близкий родственник Чарлза Митчелла. Этот след особенно важен. Тогда у нас действительно будет сенсация, даже если он передумает сводить счеты с жизнью. Потенциальный самоубийца — родственник парня, который годами раздувал дурацкую эйфорию на Уолл-стрит, — это уже кое-что. Ты со мной согласен, Стэнли?

— Ясное дело, Артур, — ответил он, — уже еду. Это куда больше, чем кое-что. Я буду на Уолл-стрит через минуту.

— А как у тебя дела, Стэнли? Адриана очень хочет тебя видеть. Не забежишь к нам вечерком? Она сказала, что ты в последнее время часто ей снился. Везет тебе, парень. Хотел бы я сниться женщинам, Стэнли. Даже если это будет только Адриана. А вот одной вредной бабе я совсем не хочу сниться... Паркер далеко. Тебе до нее не дозвониться. Но я знаю, где она. Скажи, что тебе не нужен номер ее телефона в Европе!

— Не нужен, Артур...

— Ты все еще помнишь эту Паркер? Теперь можешь спокойно соврать.

— Помню.

— Соврал?

— Да.

— Ну и хорошо, сынок. Иногда просто необходимо соврать. Ты вечером сам приедешь, или мне отправить за тобой машину?

— Я приеду сам.

— И градусов с собой не привезешь, Стэнли?

— Не привезу, Артур, не привезу...

— А что привезешь?

— Несколько сотен фотографий из Пенсильвании.

— Приезжай, Стэнли, мы с Адрианой ждем тебя...

Положив трубку, он окончательно поверил, что вернулся к нормальной жизни.

Он посмотрел на Анну, которая так и не дождалась его ответа. В последнее время он довольно часто игнорировал задаваемые ему вопросы, надолго погружаясь в воспоминания. Это было наследственное — его дед Стэнли нередко только за ужином отвечал бабушке на вопрос, который она задала во время завтрака.

Анна спала, прижавшись щекой к спинке сиденья. Он посмотрел на нее. Ее растрепанные светлые волосы блестели в свете мигающей лампочки. Временами она прикусывала во сне губу и крепче сжимала веки. Он осторожно снял с нее ботинки, уложил на сиденье и заботливо укрыл пальто. Она что-то пробормотала сквозь сон, но не проснулась. Сунув руки под пальто, он взял в руки ее супни, желая согреть. Взглянул в темный иллюминатор. И вдруг опять вспомнил ее странный вопрос: «У твоей женщины большой бюст?»

А есть ли вообще та, кого он может назвать «своей» женщиной? Он никогда не предъявлял на женщин, с которыми встречался, особых прав. Они появлялись в его жизни со всем багажом своего прошлого — иногда всего на несколько дней или даже часов, — и он никогда не спрашивал их, с кем они проснулись утром и к кому после проведенной с ним ночи вернутся. В первый вечер они были ему за это благодарны. Но он и потом не задавал вопросов, и они начинали беспокоиться. Он заметил, что женщины, изменяющие своим мужчинам, — а изменяли почти все, — непременно хотели об этих мужчинах рассказывать. Или хотя бы упомянуть. Стэнли не мог понять, зачем им это. Чтобы как-то перед ним оправдаться? Доказать, что на самом деле они верные и будут такими и с ним? Что изменили своему мужчине только потому, что им не хватало любви, нежности, общения, прикосновений? Что устали от равнодушия, пренебрежения и холодности? Да, вероятно, именно это они имели в виду, рассказывая о своих мужчинах. Чтобы дать понять, чего именно ждут от него. А ему совершенно не хотелось слушать эти истории. К тому же, такие надежды его пугали. Он вовсе не собирался их обнадеживать! Он хотел этих женщин просто «иметь» — хотя не выносил этого слова — ненадолго, для свиданий, чтобы это был праздник. Он прекрасно знал, что когда начинается настоящая связь, ощущение праздника тонет — и часто безвозвратно — в рутине бытовых проблем, и отношения незаметно превращаются в привычку. Мужчины вместо цветов покупают продукты. Но чтобы это произошло, нужно... нужно любить. Он, как и все, хотел любить, однако еще не был готов к такой фазе отношений, а потому избегал настоящих связей.