Мисс совершенство - Нора Робертс

Небо, на рассвете сиявшее лазурной чистотой, затянулось мутной мглой — вверх поднимались копоть и грязный дым пушечной канонады. Мелкие ядра со свистом отправлялись в свой зловещий полет, звук нарастал и оканчивался взрывом; в стороны летели брызги земли и ошметки человеческой плоти. О, какое надругательство над телом и духом — война!

Крики боли и ужаса били ему в уши, заставляли внутренности сворачиваться узлом, и в конце концов он словно бы оглох и не слышал даже грохота артиллерии, бесконечного визга снарядов, дробных пулевых очередей, похожих на стук града по металлической крыше.

Он еще немного полежал, стараясь восстановить сбившееся дыхание, хотя казалось, будто дышит не он, а кто-то другой. Кровь на его форме принадлежала товарищу, с которым он познакомился на марше, — подмастерью кузнеца Джорджу, весельчаку с тонкими светлыми волосами и пронзительно-синими глазами, счастливыми, точно лето. Теперь светлые волосы перепачканы кровью, а глаза на изуродованном лице невидяще смотрят ввысь.

Эта земля знакома ему до последней пяди, вновь подумал Билли. В ушах опять зазвенело, сердце гулко стучало, как боевой барабан. Неширокая дорога, что петляла по холмам, разделяла фермы Пайперов и Рулетов. Его родители были дружны с Лайнерами. Где они сейчас, когда эта извилистая затопленная дорога превратилась в линию огня, крови и смерти?

Конфедераты генерала Хилла закрепились в низине у дороги и из этой укрытой позиции вели беглый огонь, которые выжигал надвигающийся авангард северян, точно горящая спичка, брошенная в сухую траву. Первая же очередь залпов оборвала жизнь Джорджа — пуля, выпущенная из мушкетной винтовки, снесла ему половину лица — и бог знает скольких еще солдат. Артиллерийская канонада сотрясала землю.

Ему показалось, что он пролежал в траве несколько часов, глядя в голубое небо сквозь сизый дым, слушая крики, стоны и беспрестанный, перекрывающий все прочие звуки треск пуль и орудийных выстрелов. На самом деле прошло всего несколько минут. Вместе с глубоким вдохом пришло осознание, что товарищ мертв, а он сам был на волосок от гибели.

Трясущейся рукой он пошарил во внутреннем кармане, осторожно извлек фотографию. Элиза. Лиззи. Его Лиззи с волосами цвета солнца и улыбкой, с первой секунды, покорившей его сердце. Она любит его, несмотря ни на что. Она ждет его, и, когда этот кошмар закончится, они поженятся. Он построит для нее дом где-нибудь неподалеку отсюда, только этот дом будет наполнен жизнью и радостью, смехом детей. Когда войне наступит конец, он поедет за ней. Он получил от нее письмо, всего одно. Письмо тайком послали на адрес его матери, а оттуда переправили ему. Он прочел об отчаянии, которое владело ею в ночь несостоявшегося побега, и о ее неколебимой вере в то, что они вновь разыщут друг друга.

Он написал ей вчера ночью, когда лежал в лагере без сна, и очень старался, подбирая слова. Он найдет способ отправить это письмо. Любой, кто прошел через ад, верит в рай. У них с Элизой будет райская жизнь. Вечно.

До него донесся приказ командира: перестроиться и штурмовать чертову дорогу, скрытую в низине. Он закрыл глаза, прижался губами к фотографии Элизы и аккуратно спрятал ее в нагрудном кармане. Там, у его сердца, она будет в безопасности.

Он поднялся на ноги. Вдохнул, выдохнул. Что ж, с Богом. Он выполнит свой долг перед страной и вернется к Лиззи. Он пошел в атаку сквозь смертоносный ливень пуль. Мертвые, изуродованные тела устилали когда-то мирную землю, а ему опять удалось выжить. Часы тянулись, как года, а иногда летели, точно минуты. Солнце катилось с востока на запад, и, глядя на него, он знал, что прожил еще день. Не дрогнув в бою, он шел плечом к плечу вместе с теми, кто, как и он, поклялся служить родине.

Он продвигался вперед, через заборы, через яблоневый сад, усыпанный падалицей, над которой вились хмельные от забродивших яблок пчелы. Стоя на возвышенности, он бросил взгляд вниз, на старую дорогу. Им удалось прорваться. Он стоял недалеко от того места, где дорога делала поворот, и сверху смотрел на этот ад.

Сколько же людей погибло... Нет, это немыслимо, просто абсурдно. Убитые свалены друг на друга, точно дрова в поленнице, а выжившие стреляют и стреляют, полные решимости удержать землю, залитую кровью.

«Зачем? Зачем?» — с горечью вопрошал он себя, но, услышав команду стрелять, подчинился. Вспомнил о Джордже и выполнил приказ, лишая еще одну мать — сына, еще одну девушку — возлюбленного; забирая жизнь у солдата, мечтавшего — как и он — вернуться домой. Он снова подумал о своей Лиззи в нагрудном кармане, у самого сердца, которая, вопреки всему, любит и ждет его. Вспомнил, как мать плакала над телом Джошуа, его брата, погибшего в битве при Шайло[8].

Он понял, что больше не смеет стрелять, не смеет остановить чье-то сердце, причинить горе еще одной матери. Это не война, а бойня. Десятки сотен уже мертвы, и стольким же суждено погибнуть. Фермеры, каменщики, кузнецы и лавочники. Почему они не сдаются? Почему продолжают сражаться и умирать на этой изрытой снарядами земле в окружении трупов своих собратьев?

Он не почувствовал ни первую пулю, ни вторую. Просто ему неожиданно стало очень, очень холодно, и он обнаружил, что опять лежит на земле и смотрит вверх. Кажется, тучи закрыли солнце. Все стало серым и безликим, а грохот битвы почти полностью стих. Неужели все закончилось?

Он достал из нагрудного кармана фотокарточку Лиззи и глядел на нее, не отрывая глаз, хотя прекрасное лицо его любимой почему-то было испачкано кровью. А потом он понял.

Нестерпимая боль пронзила его, когда кровь хлынула из ран. Он закричал, закричал от этой боли и горя, которых не в силах был вынести. Он никогда не построит для нее красивый дом из камня на берегу звонко журчащей реки, как обещал, и у стен не будет пышно цвести жимолость. Они не наполнят этот дом любовью и детским смехом. Он выполнил свой долг и отдал жизнь. Он попытался в последний раз поцеловать фото, но карточка выпала из онемевших пальцев. Он принес присягу и потому был готов к смерти, однако дал и другую клятву — своей Лиззи. Его душа не хотела смириться с тем, что он больше не увидит любимую, не прикоснется к ней. Он умер с ее именем на устах. За миг до смерти ему показалось — и это была последняя мысль, — что она зовет его. Он увидел ее бледное лицо, влажный лоб в бусинах пота, глаза, блестящие, словно в лихорадке. Она позвала его. Он позвал ее.

Джозеф Уильям Райдер, а для всех, кто его любил, просто Билли, умер на холме у изгиба полузатопленной дороги, получившей название «Кровавая тропа».

* * *

Проснувшись, Райдер обнаружил, что промерз до костей, в горле першит, а сердце колотится, как сумасшедшее. Балбес, нервно поскуливая, просунул морду ему под руку.