Север и Юг - Элизабет Гаскелл

— Он хороший знакомый, не так ли? — спросил Фредерик, бросая свой вопрос, словно мяч, тому, кто поймает.

— Он добрый друг, — ответила Маргарет, поскольку мистер Хейл молчал.

Фредерик помолчал какое-то время. Наконец он произнес:

— Маргарет, мне больно думать, что я никогда не смогу отблагодарить тех, кто был добр к вам. Ваши и мои знакомые не знают друг друга. Если мне удастся избежать военно-полевого суда или если ты и папа приедете ко мне в Испанию… — Он высказал свое последнее предположение наудачу, а потом вдруг решительно заговорил: — Вы не представляете, как бы мне хотелось, чтобы вы приехали. Там у меня хорошее положение… и я надеюсь, что оно будет еще лучше, — продолжил он, краснея, как девушка. — Та Долорес Барбур, о которой я тебе рассказывал, Маргарет… мне бы хотелось, чтобы ты лучше узнала ее. Я уверен, она бы тебе понравилась, нет, ты бы полюбила ее — это правильное слово, «понравилась» — слишком бедное… И ты бы полюбил ее, отец, если бы узнал ее. Ей нет восемнадцати. Но если она не передумает через год, то станет моей женой. Мистер Барбур не разрешает нам называть это помолвкой. Но если бы вы приехали, то везде нашли бы друзей. Подумай об этом, папа. Маргарет, поддержи меня.

— Нет, с меня достаточно переездов, — сказал мистер Хейл. — Один переезд стоил мне жизни жены. Следующего не вынесу я. Она останется здесь, здесь останусь и я до назначенного мне срока.

— О Фредерик, — сказала Маргарет, — расскажи нам о ней еще. Я никогда не думала об этом, но я так рада. С тобой рядом будет та, что будет тебя любить и заботиться о тебе там. Расскажи нам о ней.

— Она — католичка. Это единственное возражение, которое я предвижу. Но изменившиеся взгляды отца… Нет, Маргарет, не вздыхай.

У Маргарет появилась другая причина вздыхать, прежде чем закончился разговор. Возможно, Фредерик сам был католиком, хотя еще и не сменил вероисповедания. Это была та самая причина, почему его сочувствие ее чрезмерному горю, из-за того что отец оставил Церковь, было едва выражено в письмах. Она думала, что это была опрометчивость моряка, но правда состояла в том, что он сам удалился от той религии, в которой был крещен, только его убеждения шли вразрез с убеждениями отца. О причинах, которые заставили его решиться на эту перемену, даже сам Фредерик не мог бы рассказать. Маргарет не решилась разговаривать на эту тему и снова заговорила о помолвке и приготовлениях к ней:

— Но ради нее, Фред, ты непременно попытаешься очистить себя от несправедливых обвинений, выдвинутых против тебя, даже если бы обвинение в мятеже было законным. Если бы был военно-полевой суд и ты предъявил бы ему свидетелей, то мог бы, во всяком случае, рассказать, что твое неподчинение власти было вызвано несправедливым применением этой власти.

Мистер Хейл поднялся, чтобы послушать ответ сына.

— Во-первых, Маргарет, кто разыщет моих свидетелей? Все они — моряки, призванные на другие корабли, кроме тех, чьему свидетельству никто бы не поверил, поскольку они сами или принимали участие, или сочувствовали мятежу. Во-вторых, позволь мне рассказать тебе, ты не знаешь, что такое военно-полевой суд, и считаешь, что это собрание, где руководит справедливость, а на самом деле это суд, где авторитет значит в десять раз больше, чем показания свидетелей. В таких случаях сам свидетель вряд ли избежит давления.

— Значит, не стоит и пытаться выяснить, сколько свидетельств можно найти и выставить от твоего лица? Сейчас все, кто знал тебя в прошлом, верят в твою вину без тени сомнения. Ты никогда не пытался оправдаться, и мы никогда не знали, где искать доказательства твоего оправдания. Теперь, ради мисс Барбур, очисти себя в глазах света. Ее может не волновать это — я уверена, что она верит в тебя так же, как и все мы. Но ты не должен позволить ей породниться с тем, кто находится под таким серьезным обвинением, не доказав всем, как обстоит дело. Ты не подчинился власти — это очень плохо. Но стоять рядом, безмолвствуя и бездействуя, когда властью так жестоко пользуются, было бы намного хуже. Люди знают, как ты поступил, но не знают мотивов, не знают, что ты отважно защищал слабых. Ради Долорес они должны знать.

— Но как я могу заставить их узнать? Я не уверен в непорочности и справедливости тех, кто будет моими судьями. Я не могу разослать повсюду глашатаев, чтобы они выкрикивали мое имя на улицах и превозносили мой героизм. Никто не прочитает брошюру, посвященную самооправданию, спустя столько лет после поступка, даже если я ее выпущу.

— Ты посоветуешься с юристом о своих шансах на оправдание? — спросила Маргарет, взглянув на брата и сильно покраснев.

— Сначала мне нужно найти такого адвоката и взглянуть на него, чтобы узнать, понравлюсь ли я ему, прежде чем делать его своим наперсником. Многие не имеющие практики адвокаты могут обмануть свою совесть, решив, что легко заработают сотню фунтов, сделав доброе дело — сдав меня, преступника, в руки правосудия.

— Глупости, Фредерик! Потому что я знаю юриста, на чью честность можно положиться, чей талант в юриспруденции люди очень высоко оценивают. И который, я думаю, очень постарался бы для любого из… из родственников тети Шоу. Это мистер Генри Леннокс, папа.

— Я думаю, это хорошая мысль, — сказал мистер Хейл. — Но не предлагай ничего, что задержит Фредерика в Англии. Ради твоей матери.

— Ты можешь поехать в Лондон завтра ночным поездом, — продолжила Маргарет, вдохновленная своим планом. — Боюсь, он должен ехать завтра, папа, — сказала она нежно, — мы решили так из-за мистера Белла и неприятного знакомого Диксон.

— Да, я должен ехать завтра, — решительно произнес Фредерик.

Мистер Хейл застонал:

— Я не вынесу расставания с тобой, и все же я не нахожу места от беспокойства, оттого что ты здесь так долго задержался.

— Ну, тогда, — сказала Маргарет, — послушайте мой план. Он приедет в Лондон в пятницу утром. Я… ты бы мог… нет! Лучше я напишу записку для мистера Леннокса. Ты найдешь его в конторе в Темпле.

— Я составлю список всех моряков с борта «Ориона», которых вспомню. Я мог бы оставить список у него, чтобы он разыскал их. Он брат мужа Эдит, верно? Я помню, что ты упоминала о нем в своих письмах. У Барбура остались мои деньги. Я могу оплатить довольно большой счет, если есть хоть какой-то шанс на успех. Деньги, дорогой отец, которые я предназначил для разных целей. Поэтому я только одолжу их у тебя и Маргарет.

— Не делай этого, — сказала Маргарет. — Ты не будешь рисковать своими деньгами. Эта поездка опасна, но попытаться стоит. Ты можешь отплыть и из Лондона, не только из Ливерпуля?

— Конечно, гусенок. Когда я слышу, как вода шумит под обшивкой корабля, тогда я чувствую себя дома. Я применю кое-какую хитрость, чтобы уехать. Ничего не бойся! Я пробуду в Лондоне меньше суток, вдали от тебя, с одной стороны, и от кое-кого еще — с другой.

Маргарет чувствовала себя спокойней, когда Фредерик заглядывал ей через плечо, пока она писала мистеру Ленноксу. Если бы ей не пришлось писать кратко и быстро, она бы сомневалась в каждом слове и задумывалась над выбором выражений, испытывала бы неловкость оттого, что она первая возобновила их общение, которое последняя встреча сделала таким неприятным для обеих сторон. Как бы то ни было, записку у нее забрали прежде, чем она успела просмотреть ее, и спрятали в записную книжку. Из книжки выпал длинный локон черных волос, и глаза Фредерика засветились от нежности.