Эльфийская сага. Изгнанник - Юлия Марлин

Одуряюще свежий и холодный воздух разрывал легкие. Громко хрустел и ломался снежный наст по склонам гор. Тягостно и злобно гудели снежные вершины, а в высоких небесах парили орлы, отблескивая златотканными с белым и коричневым крыльями.

Жгуче-ледяной ветер сорвал с головы Габриэла капюшон и насмешливо вскинул черные волосы, собранные в хвост. Он стряхнул снег и посмотрел перед собой. Весь юго-восточный склон Драконовых гор открывался, как на исполинской ладони древнего великана. На западе вздымались крутые горные цепи, усеянные крошевом камня, не скатывающегося вниз только из-за величественных елей и сосен, оплетавших черные валуны мощными жгутами крепких корней. Ноябрьское солнце медленно клонилось на запад, и в глубоких низинах сгущался жемчужный туман. По востоку тянулись цепи заснеженных круч; по ледяным склонам метались стаи белых теней. Далеко-далеко в низине Семерейской долины блестела лента вьющегося серебра.

— Смотрите, Этлена! — Крикнул младший Эндермеран, ткнув пальцем в извилистую нить, охваченную облачной дымкой, будто белоснежной фатой.

Боль немного отступила, и Габриэл выдохнул облаком пара.

— Она прекрасна! — Восхищенно воскликнул справа старший Око Бури. — А вон, Ательстанд!

Ниже по склону, в кайме сияющей белизны, поблескивали крыши игрушечных башенок горного приюта. Фантастически красивый замок был врезан в горный гребень, будто по мановению волшебной палочки и напоминал парящий в облачном океане величественный корабль, идущий навстречу заре. Множество окошек отсверкивали серебром лепнины; балкончики, портики, беседки золотились в горящих лучах. Пылали соединительные арки и многочисленные пролеты из белого мрамора. Стоящие по углам крепостной стены смотровые башенки служили не только украшением, но и дозорными пунктами. Рвались на ветру ленты родовых стягов. Во рву под замком блестела гладь замерзшей воды.

Колючая боль немного ослабила хватку, и Габриэлу удалось выровнять сбитое дыхание. Крепнущий ветер нес белые хлопья облаков, хлопал роскошными бархатными плащами путников, хохотал и силился сорвать с голов отороченные мехом капюшоны. Голубоватое свечение подступающих сумерек становилось заметней.

— Ну что, нагулялся? — Хрипло хохотнул огр, испустив густую струю пара.

Габриэл не шевелился.

— Вы плохо выглядите, господин. Вернемся в замок, — Арианна подплыла почти бесшумно. И, протянув серебристую ладошку, улыбнулась: — Позвольте помочь.

Губы темного искривила усмешка. Хватит с него помощи. Мало того, что светлые видели его бесчувственного и беспомощного, пока тащили сюда, мыли и перевязывали раны, так теперь еще и лицезрят его бессилие сейчас, когда он на ногах. Какой из него воин, а тем более шерл Его Величества, если он даже самостоятельно спуститься с горной тропы не в состоянии?

Габриэл дернул бровями — правая ладонь сияла чистыми бинтами. Ему еще долго не коснуться рукояти клинка, не вкусить азарта битвы, не испить торжества победы. Какой от него прок? Все свое великое эльфийское существование он был воином, одним из лучших — его боялись, трепетали пред его бесстрашием и преклонялись пред ратным мастерством. А кто он теперь? Никчемная обуза, повисшая на шее вчерашних врагов, смилостивившихся перед искалеченным и сломленным жизнью изгнанником. Выше унижения и позора Габриэл себе и представить не мог.

— Сам справлюсь, — процедил он и, отлепив плечо от красноватого ствола, покачиваясь и спотыкаясь, поплелся вниз. Гулко захрустел снег, ломающийся под сапогами, жалобно осыпалась льдинками ольха.

В спину парню ветер бросил шепот мудрого Эстрадира:

— Глупый гордый мальчишка.

Травяной отвар давно остыл, но Габриэл к нему так и не притронулся. Склонив голову над перламутровой чашей с жемчужным питьем, главнокомандующий томился в неизвестности, раздираем сомнениями и мучаем неопределенностью. Какое будущее уготовила ему Луноликая Иссиль? Чего от него ждала? Вновь стать орудием чужой воли или бежать от прошлого, избрав собственный путь, пусть и присыпанный пеплом ошибок и обагренный кровью неудач?

Перетянутая льняными лентами правая кисть неподвижно лежала на столе. В серебряном шитье двойного рукава мигали искорки горящих фитилей. Габриэл вздохнул и поморщился — от боли в ребрах кружилась голова. Он переоценил силы, и дневная прогулка по горному склону едва не свалила его с ног. Но каково ему, легкому, уверенному и могучему доселе воину, сейчас обратиться в жалкую развалину, стать, подобно древнему старцу, доживавшему отведенные в подзвездном пределе скорбные часы. Невыносимая истина, которую разум не принимал, а сердце, разрывающееся от отчаяния и боли, и вовсе отторгало, как яд.

Трапезная давно опустела и меж высоких столов плыла миловидная кухарка с подносом. На узорное серебро ложились бокалы и неглубокие фарфоровые тарелочки, серебряные ножи и ложки. Изредка, она косилась на темного эльфа — но он, как и предыдущие часы, сидел с опущенной к чаше головой и молчал. Растрепанные локоны, отливающие сапфировым блеском, трепетали воздушные потоки. Капельки самоцветных камней на черном, богато украшенном полукафтанье, вспыхивали звездами.

Из коридоров плелись отзвуки эльфийских голосов, тихие мелодии и печальные песни. Снаружи скорбно и пронзительно стонал безжалостный ветер, суровое небо плевалось дождем и снегом. Кухарка поставила на поднос последний прибор и удалилась, а когда вернулась — взялась тушить светильники. По блестящим стенам и потолку поползла лиловая тень, будто покои зачехлили синим шелком из Халлии.

Остин Орлиный Глаз сел напротив. На Габриэла это не произвело должного впечатления — парень даже не шелохнулся. Владетель Ательстанда сцепил пальцы в замок и уставился на сородича. За правым плечом одноглазого высился гибкий, молодой Люка. Руки эбертрейльца покоились на рукояти клинка. За левым грозной зеленоватой тенью расплывался Мардред.

— Леди Миллиана, оставьте нас, — попросил Остин.

Кухарка повернулась, поклонилась, блеснув в золоте волос жемчужным гребнем и хлопнула дверью. Трапезную накрыло тишиной — только тяжелое дыханье огра и посвисты горных ветров нарушали хрупкую вечернюю безмятежность просторной обители Детей Рассвета.

— Как ваше самочувствие? — Светлые эльфы почитали гостеприимство — святыней и чтили не меньше иных добродетелей.

Их вера издревле держалась на трех столпах: милосердие, справедливость, гостеприимство; «будь перед тобой друг или враг не поступись верой», говорили сотканные светом, «не отринь заветов предков, не запятнай себя ненавистью».

— Мне не на что жаловаться.

Остин кивнул и поглубже вздохнул — он был заметно напряжен и осторожен, и все еще опасался коварства и изменчивой, непредсказуемой натуры темного гостя из подземных чертог.

— Я задам три вопроса, господин. Прошу ответить, не кривя душой. — Его тон не терпел отказа. — Могу ли я быть в полной мере уверен, что вы не причините вреда обитателям замка?

Габриэл поднял голову — сине-черные глаза переливались сумеречными вихрями.