Повести и рассказы - Андрей Сергеевич Некрасов

делу приспособился, будто всю жизнь только курами и занимался.

А тут его и с инвалидности сняли. Выходили его врачи. И Ольга Сергеевна, конечно, не последнее слово в этом деле сказала. Опять стал молодец молодцом, еще крепче прежнего.

Пошел он к начальству.

— Как, — спрашивают его, — на берегу тебе работу подыскать или в рейс?

— Мне бы, — говорит, — в рейс. Очень я по реке скучаю.

А дело уже к лету. Флот в плавании. И команды укомплектованы с весны. Ну, посмотрели, поискали и подобрали ему буксирчик — «Академик И. П. Павлов». По весне он пробоину получил и тут как раз из ремонта вышел.

— Возьмешь? — спрашивают.

— Возьму, — говорит. — Почему не взять? Пароход «И. П. Павлов». И капитан И. П. Павлов… Чего же лучше-то? Нарочно не придумаешь.

Посмеялись начальники, и он посмеялся. Взял пароход. А пароход, прямо сказать, не завидный. Прежде-то, когда имя ему давали, числился он в первых рядах буксирного флота. И красавцем считался, и силачом… Ну, да ведь это когда было-то? С тех пор столько воды утекло в океан… И флот теперь не тот, и грузы не те… Ну, однако, списывать тоже рано. Прибыль дает и план выполняет. Приспособили его разгонным, на побегушках: там баржонку прихватит, там плотишко отведет, там на палубу возьмет сотню-другую тонн случайного груза. Беспокойное дело, конечно, ну, зато веселое: нынче здесь, завтра там, как в песне поется… Все время в заботах, все время с народом… Не заскучаешь, одним словом.

Илье Парамоновичу это как раз по душе пришлось. И то сказать — засиделся человек на берегу: два года то в палате, то с курами.

Вот он месяц поплавал и два. Попривык, вошел в колею и тут чувствует: не хватает ему чего-то. Все будто ладно. И команда подобралась хорошая, и с планом порядок полный, а все чего-то недостает.

Как-то раз привели мы баржонку в Атаманово. Дело к ночи было. Встали под кормой у дебаркадера, а на рассвете проснулся Илья Парамонович от петушиного крика. Там у начальника пристани курочек с десяток и петух, такой горластый — беда.

Тут и понял Илья Парамонович, чего ему не хватает — кур!

И с тех пор как на стоянке где курицу увидит, сразу в карманы пшено и на берег — кормить: «Цып, цып, цып…» Так и стоит, пока все пшено им не скормит.

И тут запало ему в голову: у себя на буксире кур завести. Да ведь это сказать легко. А где их там заводить? В клетках куры плохо живут, им разминка нужна, а на палубе не больно разгуляешься. Если на берег выпускать — опять не годится: разбредутся, а потом и не соберешь их.

А нужно сказать — человек он дотошный.

Вот он, когда буксир принял, решил поглубже узнать: кто же такой И. П. Павлов, чье имя пароход носит? Знал он, конечно, что академик, большой ученый, а в чем его наука — одним ухом слышал, а толком, конечно, не знал.

Зашел он в библиотеку.

— Так и так, — говорит, — мне бы труды академика Павлова.

— Что это вы, Илья Парамонович, не по специальности книги берете? — смеется Люся, библиотекарша.

— Ну, как же не по специальности? Пароход-то мой «Академик Павлов».

— Ой, верно, — говорит Люся, — а мне и ни к чему. Ну, сейчас подберу.

И подает ему стопку книг. Стал он их читать на досуге. Сперва-то не больно у него пошло, а потом втянулся и вычитал там много полезных вещей. Узнал, между прочим, что академик над собаками опыты делал и над другими животными, и такую штуку заметил: вот если, скажем, собаку кормить по звонку, так она, как привыкнет, на этот звонок за версту будет прибегать. А в другой звонок позвонишь — она и ухом не поведет.

Иной, может, прочитал бы про такое дело и стороной бы прошел. Мало ли чего там ученые придумают — не нашего ума это дело…

А Илья Парамонович задумался: нельзя ли этот академический опыт к своей затее применить? Прикинул он так и так, обмозговал это дело и решился: построил клетки для кур на корме по всей форме, как полагается, и с кормушками. А как пришли в Красноярск, он к жене:

— Дай, мол, Сергеевна, нам на команду штук двадцать несушек и петушка.

— Возьми хоть всех, — говорит она, — мне не жалко. Да только недолго они пронесутся. Пропадут все без разминки.

— А может, не пропадут, — смеется он. — Я такое петушиное слово придумал, чтобы не пропали.

— Что же за слово?

— Пока, — говорит, — секрет. А ты не скупись, давай.

Ну ладно. Кур мы доставили, поселили на новых квартирах. И тут Илья Парамонович строго-настрого приказал: до второго гудка никакого корма им не давать. Ни корочки чтобы, ни зернышка — ничего. А как второй гудок, тут сразу всем корм засыпать в кормушки, и тут уже вволю. А если ночью случится — все равно: полный свет давать у клеток и при свете кормить.

Вот так поплавали мы с месяц. К режиму куры скоро привыкли. А вот к неволе никак не привыкнут. Хохлиться начали, иные нестись перестали, иные болеют. И тут решился капитан сделать опыт.

В тот раз стояли мы на малой стоянке — грузили гравий в баржонки. Селенья там нет никакого. Один плавучий кран стоит — грузит гравий прямо из-под воды. А на берегу лесок с подлеском.

Илья Парамонович под самую косу притерся, сходню приказал спустить и, как встали, все клетки открыл и кур выгнал на берег, на прогулку.

Тут, конечно, советчики нашлись.

— Как, мол, ты их собирать будешь? Разбредется ваше жаркое по подлеску, так тут до ночи их не загонишь.

— А я и загонять не стану. Я им петушиное слово скажу, они сами домой прибегут.

Куры разбрелись, конечно. Те червяков клюют, те в траве роются, те в пыли купаются. Засиделись в клетках-то, так им в охотку. А Илья Парамонович на мостике распоряжается погрузкой, дает указания. А на кур и не смотрит совсем, будто его это и не касается. Погрузка к концу подходит. Одна баржа готова. На другую пяток ковшей осталось погрузить. Тут подходит к нему шкипер с баржи.

— Ну что ж, — говорит, — Парамоныч, говори свое петушиное слово. Сейчас отходить.