Жизнь волшебника - Александр Гордеев

работу, куда же ещё…

– Смотри тут у меня, Динамо! Не порть молодого человека своими вольнодумными

разглагольствованиями.

Иван Степанович смиренно замолкает, ожидая, пока жена польёт цветы на окне. Роман же

задумывается над этим «Динамо», как иногда называет его Тамара Максимовна. А что? Это второе

имя ему очень даже подходит. Удивительный мужик – его тесть.

– Она слишком женщина, – поясняет Иван Степанович, когда жена уходит, – не хочет в такие

дебри лезть. Ей они не нужны. Ей и обыденной жизни хватает. С дочерью я ещё могу немного по

душам поговорить, а с ней на такие темы лучше не заикаться… Однако при всём том, что я тут

сказал, знаешь ли ты, в чем главная сила нашей нации? – продолжая, задаёт Иван Степанович

очередной непростой вопрос.

Роман теперь лишь беспомощно пожимает плечами.

– А в том, что нам по большому-то счёту наплевать на все эти уже вековые традиции

христианской морали. Осколки язычества, вбитые в нас на генном уровне, торчат из нашей

личности как шипы у ежа, и потому нас никто никогда не съест. Мы этими языческими шипами

принципиально отличаемся от всякого другого народа. Именно от того, что нам всё, грубо говоря,

похер, мы выживем в любых условиях! Адаптируемся и приспособимся хоть к соляной кислоте. Эта

внутренняя, неосознаваемая вера сидит даже в тех, кто носит крестик. И эта вера сильнее любой

другой.

Роман невольно улыбается – вот это ему уже по душе.

…Когда они с Ирэн бредут домой по вечерней улице, ведя за руки Серёжку, Роман чувствует

себя в каком-то вывернутом, теперь уж не поймёшь – не то в истинном, не то в ложном измерении.

Не выходит из головы утверждение тестя, что живём мы вроде как в потерянной стране. Да какая

же она потерянная? Вот она, вокруг нас. Вот дома одного из её городов. Не картонные же они, а

настоящие: кирпичные и панельные… А вот жена теперь куда понятней. Конечно же, её колючий

ум от отца. Чтобы быть на равных с ней, тоже требуется колкость, острота ума, ироничность,

знания.

– Почему ты не говорила мне ничего подобного? – спрашивает Роман. – Ведь ты, наверное,

слышала обо всём этом с детства.

– Конечно слышала, – отвечает она, – для меня это даже привычно. Но папа всегда запрещал

болтать на такие темы. И даже просил не поддаваться на провокации, если кто-то об этом

заговорит. . Просто он боится за меня…

– Боится!? Значит, он искренне верит во всё?

– Ты удивляешь меня, Мерцалов, – усмехнувшись, произносит Голубика. – А что же он, по-

твоему, весь вечер комедию ломал?

– Да, конечно… Я просто не могу переварить… Потрясающе, как он подкован…Он мне столько

каверзных вопросов назадавал… Только у него всё как-то врозь… Он то об одном, то о другом.

– Папа всё это объединит в своей книге, – говорит Ирэн.

– В книге? – переспрашивает Роман. – Он что, ещё и книгу пишет?!

– Вообще-то, это секрет, – спохватывается Голубика. – Он даже маму в это не особо посвящает,

хотя она, конечно, и так всё знает. Так вот, на самом-то деле он пишет даже не одну, а сразу три

книги.

– Сразу три?! – даже остановившись, громким шёпотом переспрашивает Роман.

– Да. Первая называется «Великие преступления христианства», вторая – «Вторая трагедия

99

России» и третья – «Будущее без христианства и революции».

– Да он просто титан какой-то! Вот уж точно – Динамо. А если подробнее, то о чём они?

– Первая книга на самом-то деле больше не о христианстве, а о язычестве. Папа анализирует,

какие достижения человечества были уничтожены христианством. Ну, например, что мне ярче

запомнилось – это то, что христианство в своё время запретило Олимпийские игры. До запрета эти

игры проводились больше тысячи лет, а христианство посчитало их языческими обрядами и

закрестило. Они же возобновились-то потом лишь в нашем столетии. И отец считает, что, конечно

же, тут была определённая потеря в общественном развитии. Ну и много там ещё разных фактов.

В общем, отец считает, что христианство на самом-то деле – палка в колесе развития

человечества.

– Да, сегодня он как раз об этом и говорил.

– «Вторая трагедия России» – это книга о социалистической революции, которую он по своей

трагедийности для нашей страны сравнивает с введением христианства, то есть вроде как с

первой трагедией.

– Ну он, однако, даёт!

– А третья книга – это книга-фантазия или прогноз того, как может развиваться Россия и весь

мир, если освободиться от последствий социалистической революции и христианства. Вообще-то,

я зря об этом болтаю – это его тайна. Хотя, если уж папа заговорил с тобой на такие темы, то,

думаю, он тебе доверяет. Когда-нибудь он и сам тебе всё расскажет. *4

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Эхо Большого Гона

Их сын является на свет в середине февраля, за месяц до годовщины свадьбы. Тамара

Максимовна делает несколько попыток дозвониться Роману в цех, а потом просит, чтобы ему эту

новость передали. Событие становится известно бригаде. Новому отцу пожимают руку, хлопают по

плечу: мол, с тебя причитается. Что ж, причитается так причитается. Получая поздравления, Роман

расплывается в растерянной улыбке, не зная, как на них отвечать: таких событий в его жизни ещё

не бывало. Хотя, конечно, само чувство отцовства каким-то краешком его уже коснулось. Оно

знакомо по отношению к Серёжке, искренне принимаемого за своего. Так что теперь это чувство

всего лишь возрастает на «величину» собственного, как говорится, единокровного сына.

После работы Роман приглашает бригаду домой, покупает три бутылки «Столичной»,

выставляет закуску, какая есть. За выпивкой торжественные поздравления становятся ещё теплей,

но в них добавляются иронические ноты. Двое из бригады «парятся» в общежитии уже семь лет, а

Роман, отметившись там «в одно касание», ловко обзавёлся своим углом. Видя теперь уютную

квартирку с фотографией его красивейшей жены между стёклами шкафа, эти двое с

недвусмысленной насмешкой покачивают головами: ай да молодец, ай да ловкач…

И Романа их усмешечки задевают за самое больное. Ощущение зависимости перед Голубикой и

её родными не только не проходит, на что он надеялся вначале, а давит всё свинцовей. Читая как-

то книгу афоризмов, он натыкается на изречение Пифагора, которое просто плющит его: «Не

почитай себя свободным до тех пор, пока пропитание твоё не будет зависеть от самого тебя». Вот

так-с… Есть о чём задуматься. Как неловко и стыдно вспоминать теперь свои самонадеянные

заявления о том, что квартиру им лучше бы заработать самим. Вроде, как корчил чего-то из себя.

Это с его-то зарплатой – квартира? Так её, кстати, можно купить только через кооператив. А