📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгПсихологияЖизнь волшебника - Александр Гордеев

Жизнь волшебника - Александр Гордеев

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 77 78 79 80 81 82 83 84 85 ... 442
Перейти на страницу:
Роман обнаруживает, наконец, что это

уже предел! Свечение Голубики истощилось, прошлое прорвало плотину. Ирэн не спустилась в его

душе, как он того хотел, на несколько ступенек вниз – она рухнула на самый пол. Игры с чувствами

чреваты – случилось то, чего он не ожидал. «Курица Синеглазая», – невольно произносит Роман и

вдруг впервые обнаруживает, как это обидное прозвище, наконец, по-настоящему отдаляет её. И

ничего особенно привлекательного в ней уже нет. И даже синие глаза, эти драгоценные камни её

души, уже не волнуют. Ну и что, что синие? Чем хуже зелёные или какие-то ещё? Да это вообще,

можно сказать, несправедливо считать один цвет красивым, а другой нет. «Что я делаю? Как я могу

думать о ней так?! – с ужасом восклицает Роман, словно пытаясь вернуть невозвратимое. – Да

ведь она же беременная, в её животе мой ребёнок! Как я могу говорить о ней – Курица! Это же

мерзость, низость, преступление!» И обнаруживает вновь, что, оказывается, можно. Ситуация и

отношения, наконец-то, изменились не просто так, как он хотел, а и впрямь даже с перехлёстом, с

перевыполнением плана, как сказали бы на заводе. Да, он умеет собой управлять, и он добился

необходимого. «Что я наделал с собой! Что натворил!» – ужасается Роман. Жена и сейчас ходит в

мягких тапочках за этой голубой картонной дверью, закрытой блестящим шпингалетиком, но там

уже другой, прежний мир. Здесь же, в тесном пространстве ванной, где он сидит с карточным

веером фотографий бывших женщин в руках, – абсолютная власть прошлого, дух эпохи Большого

Гона, которая, оказывается, не так далеко и отошла, чтобы ей уже нельзя было вернуться.

Голубика и догадываться не может об этом чуждом ей мире внутри своей квартиры…Почему

только именно в этот момент она на кухне роняет не то чашку, не то блюдце? Что можно сделать с

разбитым? Лишь замести осколки и выбросить…

Очнувшись от приглушённого звона разлетевшейся посудины, Роман прикрывает воду, для виду

шумевшую из крана, осматривается. На ворсистом коврике – резиновые шлёпанцы жены, на

стенке – её цветастый фартук, тюбик зубной пасты, щётки – в одном стакане перед зеркалом. Да,

всё это – уже без всякого сомнения – прошлое, останки налаженной, но ушедшей жизни. А сам он,

сидящий здесь, на самом-то деле уже находится в будущем, которое очень похоже на прошлое.

Прошлое, вырвавшееся из чёрного конверта, окончательно выносит душу из его, казалось бы,

104

благополучной жизни. Плоть разбужена окончательно и откровенно. Он тоскует, он снова хочет

всех этих и всех других женщин. Надо незаметно принести клей и заклеить пакет. Эпоха Голубики

завершена.

Однако теперь у них родился сын…

* * *

Идти к Лесниковым сегодня не хочется (оправдаться потом можно будет застольем с бригадой),

но и дома, в одиночестве, тоже не сидится. А не навестить ли Серёгу? Со дня свадьбы они

виделись лишь однажды, случайно столкнувшись на улице. В тот стылый день у Серёги замёрзли

руки, его большая, как кочан, голова была втянута в плечи. Он стоял, сжав кулаки внутри перчаток,

так что пустые пальцы торчали в стороны, как какие-то ласты или коровьи титьки. На холоде было

не до разговоров, и Роман не успел обмолвиться даже о беременности жены. Хотя, впрочем, тогда

об этом не следовало и говорить, чтобы не сглазить. Но теперь-то, когда этим событием хочется

поделиться в первую очередь именно с кем-то близким, когда выпитое отдаляет стыд и позор

перед другом, надо появиться у него обязательно. Вот это уж новость так новость для него! Как он

сам-то хоть живёт? Может быть, снова как-нибудь его разыграть? Ну да видно будет по ходу

пьесы… Хотя, хотя… Ведь радость-то от рождения сына совсем не такая, какой могла бы быть,

какой должна бы быть…

Серёга сам открывает дверь. Точнее, даже не открывает: кажется, это дверь вытягивает его

наружу, так что он едва удерживается за колоду, повиснув на растянутых руках. Можно сказать, что

он уже никакой. На нём лишь майка и спортивное трико с обвисшими коленями – ну, прям копия

дяди Володи: пупсик номер два. Но сегодня его вид даже умиляет: надо ж им так подгадать друг

под друга! На кухонном столе только что начатая бутылка вина, но рядом с ножкой стола есть и

одна уже пустая.

– Ты что, один? – спрашивает Роман.

– Один! – отважно отзывается сияющий Серёга. – Элина на курорте.

– А что с ней?

– Лечится… По женской части. – Серёга говорит, выставляя на стол вторую кружку. – Садись

давай. Замучилась уже лечиться. Хочет ребёнка, а оно никак…

И приподнятого настроения как не бывало. Ситуация почти такая же, как тогда в общежитии:

есть что сказать, а не скажешь. Но ведь и не утаишь. Тьфу ты! Не надо было тянуть. Лучше бы

сразу с порога.

– Ну ладно, – воодушевленный встречей, говорит Серёга, поднимая фарфоровую кружку, –

давай-ка, выпьем за то, чтобы она вернулась здоровенькой! И чтобы ребёнка мы всё-таки родили!

Они молча, почти сосредоточенно и, как им кажется, со смыслом выпивают.

– А что, Серёга, сыграй на баяне, – просит Роман, решив повременить с новостью так, чтобы

отдалить её от сообщения об Элине.

Серёге хочется показать что-то виртуозное, но ватные пальцы уже не разогнать, бегать по

кнопкам они не хотят. Разозлившись, Серёга давит кнопки сразу всеми пальцами, громко

многоголосо гасит меха и аккуратно ставит баян на шифоньер, словно оберегая его от себя

пьяного. Но короткий момент живой музыки всё же успевает ёкнуть в душе. Ай да Серёга! Ну и

талантище! Что может ждать его впереди!? Вино бы вот только не помешало… Глушит уже вторую

бутылку, причём начав в одиночку…

– Ты часто так? – спрашивает Роман, кивнув на стакан.

– Да ладно, чего ты! – отмахивается тот, слыша в его голосе укор. – Скучно, знаешь. К тебе бы

съездил, да у нас с тобой какие-то отношения чудныое. То ли есть друг, то ли нет. С тобой можно

вообще начистоту поговорить?

– Конечно…

– Ну, скажи тогда, почему ты меня сторонишься? Потому, что у меня жена еврейка, да?

– Ой, да при чём здесь это? Не городи ерунду. Нормально отношусь я к евреям. Помню, Иван

Степанович отзывался о них как о самой несчастной нации.

– Почему несчастной-то?

– Так они всюду лезут и им всюду достаётся. У меня другое. Тут, видишь, какое дело… Ведь я же

очень, очень виноват перед тобой…

– Да в чём ты можешь быть виноват?!

– Погоди, сейчас… Так просто об этом не скажешь…

– И не говори. Не знаю, в

1 ... 77 78 79 80 81 82 83 84 85 ... 442
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?