Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман

надо поддерживать связи с иностранными дипломатами…  – Шмуэль слышал свое прозвище, данное ему в коридорах курии:

– Серый прелат, – хмыкнул он, – до кардинала я еще не дорос…  – иезуиты разрешали членам ордена носить светскую одежду. Миланские костюмы Шмуэля отличались только белоснежными, особого покроя рубашками, с пастырским воротничком:

– В общем, дядя Эмиль…  – он принес в кабинет Гольдберга два капуччино, – пока я остаюсь в Риме. Приезжайте, – он замялся, – если не с тетей Ладой, то с девчонками…  – в Мон-Сен-Мартене Шмуэль с удовольствием возился с дочками дяди Эмиля. Он заменял местных кюре на занятиях по катехизису и организовал скаутский поход для клубного кружка:

– Ты хороший учитель, – весело говорил дядя Эмиль, – дети к тебе тянутся…  – Шмуэль кивнул:

– Мой духовник, отец Войтыла, тоже так считает, но с приказами ордена не спорят…  – Гольдберг отхлебнул из своей чашки:

– Все равно, ни у меня, ни у Лады такого кофе пока не получается…  – он протер очки носовым платком, – а что касается визита в Рим, то пусть Мишель немного подрастет. Без Лады, даже с твоей помощью, мне одному с тремя девицами будет трудно…  – Шмуэль знал, почему жена дяди не ездит дальше Остенде:

– У нее новые документы, для СССР она умерла на мостовой Фридрихштрассе. Понятно, что она боится появляться в местах, где можно нарваться на русских…  – он занимался с Ладой русским языком. Женщина хвалила его произношение:

– У меня мягкий акцент, вроде польского или украинского. Я сойду за выходца откуда-нибудь с Карпат…  – Шмуэль не оставлял мысли о тайном визите в СССР:

– Во-первых, тамошним верующим нужна помощь, а во-вторых…  – он искоса посмотрел на Гольдберга, – дядя Эмиль о таком не упоминает, но видно, что он думает о девочках, Аннет и Надин…  – тетя Лада, как ее называл Шмуэль, была всего на три года его старше, однако отец Кардозо не относился к ней, как к ровеснице:

– Она…  – Шмуэль поискал слово, – она стала похожа на здешних женщин. В Мон-Сен-Мартене всегда очень консервативно одевались. Тетя Марта хотя бы носит джинсы, а тетя Лада всегда ходит в юбках или платьях…  – жена дяди улыбалась:

– Здесь так принято, милый. Но девчонки бегают в шортах, на это внимания не обращают…  – по вечерам Шмуэль обедал дома у Гольдбергов или шел с коллегами по комиссии в один из поселковых кабачков. В Мон-Сен-Мартене помнили и его и старшего брата:

– Иосиф в армии, – объяснял он пожилым шахтерам, – у него засекреченное подразделение, как у Виллема…  – весь поселок считал, что молодой барон служит в войсках ООН:

– Я точно ничего не знаю, – разводил руками дядя Эмиль, – Маргарита в Леопольдвиле, а он где-то на южной границе Конго. Он пишет на север, но нечасто. Джо утверждает, что у него свое дело по разведке полезных ископаемых…  – в Мон-Сен-Мартене ждали возвращения Виллема домой:

– Поселок рассчитывает на торжественную свадьбу, – рассмеялся Гольдберг, – в присутствии коронованных особ и европейской аристократии…  – допив кофе, он прислушался:

– Вроде Лада закончила с провизией. Теперь смотри, – Эмиль подтянул к себе растрепанную историю болезни, – плохо, что я уезжаю, когда больная при смерти, но, честно говоря, мое присутствие ничего не изменит…  – две недели назад одна из монахинь, паломниц из Рима, перенесла тяжелый инсульт:

– Ей почти восемьдесят лет, – вздохнул Гольдберг – я вообще удивляюсь, как она добралась сюда на костыле…  – товарки матери Фелиции, кармелитки, объяснили, что пожилая женщина три года назад, упав на монастырской кухне, сломала бедро. Шмуэль щелкнул зажигалкой перед сигаретой дяди:

– Она на седьмом десятке лет тайно покинула Польшу, когда ей отказали в паломнической визе. Может быть, она еще оправится…  – Эмиль покачал головой:

– Вряд ли. Она в параличе, заговаривается…  – он помолчал, – то есть в ее словах почти ничего не понять…  – больная шептала что-то по-польски. Гольдберг разобрал, что речь идет о грехе:

– Она хочет в чем-то признаться перед смертью…  – Эмиль подытожил:

– В общем, будь рядом с ней. Кроме тебя, польского языка здесь никто не знает. Она сможет исповедоваться, если придет в себя, пусть и ненадолго…  – с улицы раздался гудок форда. Эмиль крикнул в сторону раскрытого окна:

– Роза, марш назад…  – Лада не водила, он был уверен, что старшая дочь устроилась на переднем сиденье, – у тебя еще ноги до педалей не достают. Я сейчас приду и поедем…  – Гамен заливисто лаял. Гольдберг потянулся за твидовым пиджаком:

– Вы носите джинсы, дядя Эмиль, – Шмуэль распахнул перед ним дверь кабинета, – насчет вас в поселке не перешептываются…  – Гольдберг подмигнул ему:

– Попробовали бы они судачить насчет командира. Я и шорты ношу, но только в Израиле. Я в отпуске, что хочу, то и надеваю, в том числе и джинсы…

Почти не прихрамывая, он сбежал по ступеням к блестящему, вымытому девчонками форду.

Остенде

Серый простор моря освещали вспышки далекой грозы. Ветер мотал на балконе полосатые купальники двойняшек, трогательные, отделанные кружевами, кофточки Мишель.

Малышка спала в походной кроватке. Гамен сопел на полу, уткнув нос в лапы, подергивая закрученным в бублик хвостом:

– Сейчас ливень хлынет, – озабоченно сказала Элиза, – надо снять вещи…

Они вернулись в номер перед ужином, загоревшие за день, испачканные песком и мороженым, с выпрошенными у отца браслетами из ракушек. Волосы девочек пахли мокрыми водорослями и солью. Они несли сетку с ведерком и грабельками младшей сестры.

Мишель зевала, уцепившись за шею отца:

– Она заснула за столом, на руках у мамы Лады, – Роза бросила взгляд в сторону кроватки, – но сначала доела пюре…  – Мишель не жаловалась на аппетит. В поселке ее ласково называли булочкой:

– Она и правда такая, – улыбнулась старшая девочка, – словно круассан с изюмом…

Темные глазки сестры обрамляли длинные ресницы, кудряшки на голове отливали золотом. Лада шила для дочери пышные юбочки, девочка носила привезенные из Льежа мягкие туфли:

– Она еще ходит, как утенок, переваливаясь…  – Мишель немного похрапывала, – но она бойкая девочка, сегодня сама забегала в море…  – накрыв младшую дочь одеяльцем, Лада сказала двойняшкам:

– Вы тоже ложитесь, милые. Видите, как погода испортилась, чуть ли не за одно мгновение…  – на деревянный променад курорта шли тяжелые тучи, море угрожающе ревело:

– Снимай, – Роза потянулась, – но, может быть, гроза обойдет нас стороной…  – прошлепав на балкон, Элиза наклонилась над перилами. Светлые локоны взметнул вихрь, девочка обернулась к раскрытой двери:

– Папа и мама Лада сидят в ресторане, я их отсюда вижу, – хихикнула Элиза, – а мы собирались экономить деньги…  – Роза выдула пузырь жвачки:

– В машине папа обещал маме Ладе сегодня отобедать, как положено. Но это только один раз, в честь приезда…  – между ними стояла тарелка с огрызками яблок:

– Их пока везут из Южной Америки, – вспомнила Роза, – но через месяц начнется наша клубника, потом малина, крыжовник и красная смородина. В августе мы соберем лисички, мама Лада приготовит грибы на русский манер…

Элиза метнула ворох высохшей одежды на кровать. Роза поцокала языком:

– Кто-то себя называет аккуратисткой. Здесь не кибуц, придется все разбирать самим…  – навестив Израиль прошлым годом, перед еврейским совершеннолетием Моше Судакова, двойняшки оценили преимущества жизни в детском крыле:

– Пусть они моются под краном, – заметила Элиза, – но зато у них есть прачечная и можно посещать школу в шортах…  – Роза отозвалась:

– Попробуй у нас появись в шортах на занятиях. Сестру Женевьеву хватит удар от такого поведения…  – услышав детей, Эмиль расхохотался:

– В шортах, милые мои, можно посещать даже заседания израильского парламента, что ваш дядя Авраам и делал бы, будь он депутатом…  – профессор Судаков упорно отказывался от избрания в Кнессет:

– Он говорит, что ему не от кого…  – Роза зашевелила губами, – баллотироваться. Он выступает за сотрудничество с арабами, а такого в Израиле не любят…  – присев на подоконник, сестра