Алая Вуаль - Шелби Махёрин

его крови. — Мои глаза метнулись к Яннику, к Лорану. — Не то что вампир.

— Вампир, — говорит он, в его голосе звучит презрение, — не стал бы убивать члена королевской семьи.

— Откуда вы знаете? Я подслушала разговор небожителей у мсье Марка…

— Потому что Мила — это не я. — Он произносит это слово сквозь стиснутые зубы. — Все, кто смотрел на нее, любили ее.

Я фыркаю от недоверия и жалости.

— Вы позволяете своему мнению о сестре затуманить твои суждения. Даже если у убийцы не было личной неприязни к Миле, они должны были знать, что ее смерть повлияет на вас. — Я обращаю извиняющийся взгляд на Милу, которая наблюдает за нами с необычным выражением лица. — Вы не можете вспомнить свои последние минуты, но, возможно, кто-то другой может вспомнить свои. Бабетта находится за вуалью? Можете ли вы привести ее к нам?

— Не каждая душа предпочитает оставаться в царстве живых, Селия. — Впервые с тех пор, как я ее встретила, в прекрасных чертах лица Милы промелькнуло что-то похожее на сожаление. — Большинство выбирает идти… дальше.

— О. — По какой-то необъяснимой причине эти слова словно ударяют меня в грудь. Они не должны. Конечно, не должны. Последнее пристанище духов не должно иметь значения сейчас — не с кровожадным вампиром, который держит меня за руку — но я ничего не могу с этим поделать. Пиппа. Ее имя эхом отдается в моем сознании, как призрачная рука, словно она сама протянула руку сквозь вуаль, чтобы коснуться меня.

Но она этого не сделала.

И не прикоснется.

Потому что если кто и был достаточно храбр, чтобы продолжать, так это моя сестра.

Словно почувствовав мои мысли, Михаль слегка сжимает свои пальцы вокруг моих.

— Рискну предположить, — говорит он низким голосом, — что Бабетта недоступна для допроса ни в этом, ни в следующем царстве. — На мой хмурый взгляд он добавляет: — Две ночи назад ее тело исчезло из морга.

— Что? — Мы с Милой задыхаемся в унисон.

Михаль наклоняет голову, изучая меня с нечитаемым выражением лица.

— Она была любовницей Бабетты, говоришь?

— Коко этого не делала, — огрызаюсь я, окончательно теряя терпение, но он не позволяет мне отстраниться.

— Посмотрим. — Он протягивает свободную руку в сторону двери и жестом приглашает Милу выйти перед ним. — Идемте. Мы должны обсудить дальнейшие действия, все трое, и сделать это нужно подальше от посторонних ушей.

Мила, однако, не двигается с места.

— Михаль, — тихо говорит она.

В отличие от своей сестры, Михаль не пытается отмахнуться.

— Не делай этого, Мила.

— Ты спросил, почему я не хочу тебя видеть. — Она подходит ближе, протягивает руку, чтобы коснуться щеки брата. Чувствует он ее или нет, я не знаю, но он все равно замирает в дверном проеме, его рука крепко и холодно обхватывает мою. Привязанность. А может, — с неприятным чувством понимаю я, — я и есть его.

— Тебе лучше знать, Михаль, — говорит Мила, ее взгляд нехарактерно торжественен. — Я мертва. На этот раз по-настоящему мертва, а значит, нам больше нечего обсуждать. Я не Гвиневра; я отказываюсь преследовать тебя, и никакая месть не вернет меня обратно. Тьма клубится на горизонте, приближаясь с каждым мгновением, и этому королевству нужны вы — вы оба, — ее глаза ненадолго перешли на мои, — чтобы пережить это. Ты должен отпустить меня, брат. Пожалуйста.

— Не отпущу. — Глаза пылают ярче, чем я когда-либо видела, он поднимает наши соединенные руки, и ее ладонь проходит прямо по его лицу. — Потому что я вернул тебя — уже дважды — и я не намерен терять тебя снова. Я не потеряю тебя снова.

Мила печально смотрит на него.

— Как бы мне ни было неприятно это признавать, — я делаю шаг между ними, пока Михаль не успел совершить какую-нибудь глупость, например, попытаться похитить его сестру, — я с ним согласна. Ты и другие призраки видят вещи с другой стороны, которые могут помочь нам найти убийцу. — Я колеблюсь, не зная, как выразить странное, ноющее давление в груди. Что-то все еще беспокоит меня в связи со смертью Милы, Бабетты, этого таинственного убийцы и надвигающейся тьмы. О моих собственных странных способностях. Все это не может быть единичными случаями, но я не могу найти никакой непосредственной связи. Я тяжело выдыхаю. Все это не имеет смысла. Как больной зуб, я снова и снова сжимаю все это, но не получаю облегчения.

Возможно, мне все привиделось. Возможно, никакой связи нет.

Возможно, я просто не хочу оставаться наедине с Михалем.

— А что если… что если это один и тот же человек? — неуверенно спрашиваю я Милу. Пожалуйста, не уходи. — Убийца и человек, который преследует меня? Темная фигура?

Михаль резко смотрит на меня.

Мила же покорно качает головой. Огонь, который был в ней во время противостояния с Михалем, исчез, оставив после себя лишь маленькую, побежденную женщину.

— Я рассказала тебе все, что знаю, Селия. Остальное, боюсь, зависит от тебя.

И она устремляется ввысь — туда, куда не может последовать даже Михаль, — уносясь все дальше и дальше, пока не растворяется в тени и не исчезает из виду.

Глава 27

Обещание Михаля

Полчаса спустя Михаль наливает себе абсент в кабинете.

Он молчит, не смотрит на меня, откупоривает хрустальный графин, наливает мерзкую жидкость и одним глотком опрокидывает ее в себя. Я с неодобрительным восхищением наблюдаю за работой его бледной глотки. Я не знала, что вампиры могут пить спиртное, но вот он разжимает челюсти, как змея.

Ожоги на его лице блестят в свете костра.

Я не могу заставить себя чувствовать вину.

Однако его молчание вскоре затягивается, и я пересаживаюсь на свое место, и мягкий шелест моей юбки присоединяется к ровному тик, тик, тиканью часов на его столе. Я скрещиваю и разворачиваю лодыжки. Я загибаю пальцы на коленях. Я притворно кашляю, чтобы прочистить горло. Он по-прежнему игнорирует меня. Наконец, не в силах больше терпеть неловкость, я спрашиваю:

— Зачем вы привели меня сюда? И почему ваши раны не зажили?

В ответ он наливает себе еще один бокал абсента.

— Серебро.

Я терпеливо жду, пока он объяснит; когда он не объясняет, я сопротивляюсь желанию закатить глаза.

— Тогда они просто… останутся на вашем лице навсегда? Вы будете выглядеть так, будто тебя навечно разодрал медведь? — Я не напоминаю ему, что медведь — это я, не тогда, когда его плечи выглядят такими напряженными и запрещающими.

После того как Мила покинула нас, он без единого слова вывел меня из птичника в свой кабинет,