Алая Вуаль - Шелби Махёрин

за кровь на ее лице, Михаль, потому что если это так, то эти отметины на твоем лице — наименьшее из твоих беспокойств.

— Мила. — Он произносит ее имя с удивительным терпением, но она снова игнорирует его, откидывая свои непрозрачные волосы.

— Если да, то я просто расскажу Гвиневре об этом маленьком событии, и каждый раз, когда ты будешь прикасаться к Селии — даже при малейшем прикосновении к ее руке — Гвин будет рядом, дыша на тебя, как бешеный пес.

— Мила, — повторил он, его голос слегка потемнел. — Ты отходишь от темы.

Я смотрю на него с восторженным восхищением. Хотя он старается оставаться твердым и бесстрастным, его глаза начинают гореть странными эмоциями, когда он смотрит на свою сестру. Да, отчаяние, но в них есть и мягкость. Никогда раньше я не видела, чтобы он выглядел таким человечным. Это осознание отбросило бы меня на шаг назад, если бы он не сжимал мою руку. Я хмуро смотрю на него, бесплодно сопротивляясь его хватке. Я самый худший идиот, раз пытаюсь очеловечить монстра.

Но даже монстры заботятся о своих сестрах.

— Она нарисует дяде Владимиру еще одни усы, — горячо продолжает Мила, взволнованно вышагивая по лестнице. — Клянусь, она это сделает. Может, и рога нарисует, и зубы зачернит. Может, я дам ей чернила. — Михаль тяжело выдыхает, но больше не произносит ее имени, а с тонко завуалированным терпением ждет, когда она переведет дух. Но она не делает этого. — Гуин — это призрак, который помог тебе проникнуть в кабинет Михаля, — говорит она мне, и я напрягаюсь от предательства, бросая быстрый взгляд на Михаля. Однако он не отвлекается. Его взгляд по-прежнему прикован исключительно к Миле. — Михаль разбил ей сердце, и она так и не простила его, даже после смерти. Она все еще слоняется по его кабинету, беснуясь, плача и заискивая перед ним в равной степени, хотя он не слышит ни слова из того, что она говорит. Это душераздирающе.

— Вы закончили? — спрашивает Михаль.

Мила поднимает подбородок.

— Нет.

И все же кажется, что ей наконец-то нечего сказать. Не выдержав, она открывает рот, чтобы повторить попытку, но Михаль медленно качает головой.

— Хватит, Мила. — Слова звучат не столько как приказ, сколько как мольба, но Мила все равно опускается на пол у двери, ее плечи сгибаются внутрь. Поражение. — Расскажи мне, что случилось. Скажи, почему ты пошла в Цезарин.

Она отказывается смотреть на него, вместо этого устремляя взгляд на ближайшую ступеньку лестницы.

— Ты знаешь, почему я поехала в Цезарин.

Цезарин? Нахмурив брови, я смотрю между ними, когда Михаль кривит губы.

— Дмитрий, — говорит он.

— Ты произносишь его имя как чуму.

— Потому что он и есть чума. Он не должен был просить тебя…

— Прекрати, Михаль. — Мила отворачивается и сердито показывает на небо за дверью. С тех пор как я покинула лавку мсье Марка, набежали густые грозовые тучи, и в ответ раздаются раскаты грома. — Ты ведешь себя так, будто мы никогда раньше не обращались за помощью к ведьмам. Разве это не твоя гениальная идея — попросить у них вечную ночь?

— Сотни лет назад — с тех пор мы тщательно вычеркнули наше существование из их памяти. Ты угрожала разоблачить всю нашу расу ради одного вампира.

— Ради Димитрия. Ради Димитрия. Он твой кузен, и ему нужна твоя помощь…

— Ему нужно самоограничение, а не мистическое лекарство из рук нашего врага. — Ноздри Михаля раздуваются, и тщательный самоконтроль начинает давать сбои. — Он оставил тебя там. Ты знала об этом? Наполовину спрятал в отбросах за Сен-Сесилем, где, полагаю, ты думала найти Госпожу Ведьм. Он оставил тебя.

— Это была не его вина. — Мила встает во весь рост, обрушивая на Михаля всю силу своего неповиновения. В ее глазах блестят непрозрачные слезы. — Он испугался…

— Кто это был, Мила? — В перерывах между морганиями Михаль хватает меня за руку и тащит за собой, надвигаясь на сестру. Его выражение лица становится чернее, чем грозовые тучи за окном. — Кто сделал это с тобой? Скажи мне.

Но я не могу больше молчать. Цезарин, Сен-Сесиль, Госпожа Ведьм — слова мне знакомы, до тошноты знакомы, но как-то наполовину, словно пытаешься собрать пазл без всех кусочков. В моей груди все сжимается от смятения, и я упираюсь пятками, безуспешно пытаясь замедлить его приближение.

— Какое отношение к этому имеет Лу? — дико спрашиваю я. — Почему ты была в Сен-Сесиль? И кто что с тобой сделал?

Михаль замедляет шаг, бросая взгляд на сестру, и между ними проносится невысказанный вопрос. Мила вздыхает.

Затем, нехотя, откидывает волосы и опускает воротник, обнажая идеальные двойные колотые раны на горле.

Точно такие же, как у Бабетты.

Я смотрю на эти следы, как в туннель, и не могу понять. Они кажутся какими-то неправильными, ненормальными, и даже я чувствую, что их там быть не должно. Вампиры могут умирать, да — я только что видела, как Михаль убил троих, — но чтобы лишить одного крови? Как такое может случиться? Они слишком сильны, слишком быстры, слишком смертоносны, чтобы на них можно было охотиться так же, как они охотятся на других. В животе разливается липкое, склизкое ощущение, когда я хватаюсь за единственное объяснение, единственную возможность, которая еще имеет смысл. Отшатнувшись от Михаля, я вздыхаю:

— Ты убил собственную сестру? — Затем, обращаясь к Миле, уже громче: — Так вот почему ты отказалась с ним встретиться? Он убил тебя? Он пил твою кровь?

— Не будь мерзкой. — Мила отпускает воротник, чтобы снова скрыть обидные следы. — Вампиры пьют из вампиров только в очень несемейных ситуациях…

— Ты отказалась от встречи со мной? — тихим голосом спрашивает Михаль. Он звучит почти обиженно.

— Но он все равно убил тебя, верно? — спрашиваю я у него.

Она нетерпеливо машет нам обоим рукой.

— Я же сказала тебе, Селия: мой брат не убивал этих существ, и меня он тоже не убивал. — Ее губы сжимаются, и она снова смотрит на ступеньки лестницы, старательно избегая взгляда Михаля. — Но я также не могу сказать тебе, кто это сделал.

Михаль мгновенно сокращает расстояние между ними.

— Почему?

— Потому что я не помню. Мои последние воспоминания… они просто… исчезли.

— Колдовство, — рычит Михаль.

И вот оно. Последняя часть. Его стремление отомстить наконец-то встало на свои места. Пытаясь вырвать свою руку из его хватки, я не могу вырваться, а только смотрю на него.

— Коко не убивала этих людей. Она любила Бабетту, и даже если бы это было не так, кровная ведьма никогда не стала бы лишать существо