Последнее прощай - Фиона Лукас

теперь его там не было. Со склона холма перед ним простирались мили сельской местности, и он чувствовал, что на душе стало легче.

И, конечно, он понимал, что впереди еще большой путь и пройти предстоит немало, но сейчас он впервые за долгие годы видел, что двери его темницы широко распахнуты. Оставалось лишь сделать шаг и выйти.

Окрыленный непривычным чувством легкости, он набрел на небольшой каменистый выступ и, взобравшись на него, заорал что было сил — так, чтобы весь мир услышал. Сначала из него выходил просто звук, но затем в голове начали рождаться целые фразы: «Я выбрался из темницы! — вопил он. — Я свобо-о-оде-е-ен…»

И еще: «Я люблю ее», — подхватил ветер его голос. Он вслушался в эти слова, взвесил и переосмыслил их суть, чувствуя, как уверенность в них пропитывает его от макушки до пят. Затем повернулся на восток, к солнцу — к Лондону — и прокричал: «Я люблю тебя, Анна Барри!» Льюис залаял и как волчок завертелся у него под ногами.

Было приятно произнести все вслух, хоть он и не отдавал себе отчет в том, почему это было столь важно. Но ему показалось правильным не держать больше эти слова заложниками собственных мыслей и сердца. Он представил, как они белым голубем, выпущенным над вересковыми пустошами, взвиваются, подхваченные теплыми потоками воздуха, и исчезают за горизонтом. Он постоял еще несколько минут, вглядываясь в небесную даль, тяжело вздохнул и стал спускаться со скалы. Внезапно им овладело чувство голода.

— Думаю, пора чего-нибудь зажарить, — обратился он к Льюису на обратном пути к «лендроверу», и пес одобрительно тявкнул в ответ.

Однако подсознание его, казалось, еще не высказалось до конца. Пробираясь сквозь заросли утесника и прыгая через торфянистые ручейки, он слышал в своей голове тихий голосок. Тот, что молчал уже несколько лет.

«А как же я? — шептал он. — Ты и меня оставил во мраке».

Пипа.

Однажды он так ясно услышал разговор этой девочки, что она показалась ему настоящей. До того как он выдумал Пипу, у него уже было написано несколько книг, но она определенно стала его любимым героем: маленькая и вдумчивая, смелая и находчивая. Как-то раз она просто возникла в его воображении готовым персонажем — озорными короткими светлыми локонами и решительным взглядом ясных голубых глаз. Временами он воспринимал ее как вторую дочь.

Сходство между ней и Леной, когда та появилась в их жизни, одновременно тревожило и восторгало: словно ему было дано заранее узнать свое дитя, то, какой ей суждено стать. Долгое время он не позволял себе вспоминать о Пипе, теперь же решился, мысленно рисуя себе то выражение, с каким она взглянула бы на него, напоминая, в каком непростом положении оказалась.

«Прости, крошка, — безмолвно обратился он к ней. — Кажется, я совсем забросил тебя в этой Долине теней? Я не хотел. Она должна была стать лишь временным привалом, но потом… я просто никак не мог придумать, как тебя оттуда вызволить. Не знал, как нам с тобой помочь».

Пипа склонила голову набок и приподняла бровку: «Как думаешь, ты бы мог попробовать?»

Броуди задумался, сворачивая от холма к автостоянке.

«Может быть».

Может быть, он бы и мог.

За последние несколько месяцев он умудрился сделать столько такого, чего, ему казалось, он никогда уже не сделает снова. Может быть, в его жизни еще оставалось место для чего-нибудь невозможного.

Глава 51

Пятнадцатого декабря сразу после обеда рейс Анны приземлился в аэропорту Галифакса. Находиться на ногах с шести утра, а до этого три часа пролежать без сна в постели довольно непросто, поэтому, когда она наконец забрала свой чемодан и кое-как дотащила его до зоны прибытия, ей понадобилась пара секунд, чтобы заметить отца. Он уже ждал ее.

— Папа! — воскликнула она и чуть не сорвалась ему навстречу, бросив свой багаж, но охрана аэропорта наверняка бы этого не одобрила, равно как и вереница сонно плетущихся за ней пассажиров. Она заставила себя успокоиться и дождаться, когда, прокатив чемодан через все барьеры, сможет поприветствовать его как следует. Он с улыбкой наблюдал, как она проделывает этот короткий путь, и, едва она подошла, сгреб ее в крепкие, молчаливые мужские объятия. О, как было здорово его увидеть!

— А где мама? — чмокнув его в щеку, поинтересовалась она.

— Ну ты же ее знаешь, — улыбнулся он. — Готовит… хлопочет… Надеюсь, ты перед прилетом хотя бы месяц ничего не ела, потому что, пока ты здесь, она мечтает тебя откормить, — он оглядел ее с головы до ног. — Ты хорошо выглядишь.

Анна улыбнулась в ответ. С ранних лет она точно знала, что у папы не было привычки пустословить, а потому, когда он делал подобные, казалось бы, дежурные замечания, она понимала, что их не стоит недооценивать. Он действительно имел это в виду.

— Спасибо, — отозвалась она, кивая в ответ на его безмолвное предложение забрать багаж, — я и чувствую себя хорошо.

Мама, естественно, готовила (и хлопотала), когда они добрались до их славного обшитого вагонкой домика в Честере, всего в часе езды от аэропорта. Выбив из Анны весь дух своими объятиями и проинструктировав ее отца разместить багаж в свободной комнате, она усадила Анну за кухонный стол и принялась поить ее чаем и потчевать лимонным пирогом, попутно посвящая в последние новости и планы на Рождество.

— А что там Барри? — спросила мама, помогая Анне положить второй кусок пирога. — Ты виделась с кем-нибудь из них в последнее время?

— О, а вот это самое забавное, — с трудом проговорила Анна, так как ее рот был набит маминым лимонным пирогом, таким липким и невозможно вкусным. — Пару дней назад у меня на пороге возник Ричард.

— Вот как? И что же ему было нужно? — мама Анны скрестила руки на груди. — Удивительно, что эта женщина позволила ему выйти из дома! Такое впечатление, что без ее разрешения он и шагу не ступит. Элементарный подкаблучник… Не понимаю, как он это терпит.

С тех пор как Анна поведала маме об инциденте на вечеринке Терезы, Гейл превратилась в «эту женщину». Не передать словами, как Анна была благодарна маме за эту непоколебимую преданность. Тем временем в кухню вернулся папа и на слове «подкаблучник» заговорщически подмигнул Анне, отчего та чуть не подавилась со смеху.

— Так что сказал Ричард? — спросил он, успев стянуть кусок пирога прежде, чем получил по рукам от мамы. Ему следовало следить за холестерином.

— Звучало немного нелепо, но в целом он хотел сказать, что они соскучились по мне.

— Они? — брови мамы изумленно изогнулись.