Мар. Меч императора - Александра Лисина

– Не надо. Мар, ты слышишь? Я тебя отпускаю…

Рам?! Нет-нет, не уходи! И прошу: вопреки тому, что ты обещала, забери с собой меня одного. Только меня, слышишь?! Кар еще может… должен остаться, тогда как мне и впрямь нечего ждать от этой жизни. Да-да, я сейчас! Только закончу мысль, и мы наконец-то уйдем.

– Кар… – из последних сил выдохнул я и вдруг почувствовал, как даже сквозь транс меня немилосердно обожгло.

Боже, нет! Хватит… перестань, мама! Я ведь не лгал, когда сказал, что хочу уйти один!

Карриан…

Хотя это даже хорошо, что тебя нет рядом: стая не любит жару, поэтому в Карраге тебе ничего не грозит. Я знаю, ты жив, и этого вполне достаточно, чтобы уйти спокойно. Правда, будь ты здесь, это ничего бы не изменило. Я и сейчас с достойным барана упрямством не стал бы ничего говорить. Все, чего я хотел, это уберечь тебя от позора. Не дать почувствовать лишнее. Не позволить нашей связи стать слишком крепкой. Перебороть твою же собственную магию. И не дать сказать или сделать то, за что ты впоследствии стал бы ненавидеть сам себя.

«Лучше уж я, чем ты», – устало подумал я, когда белое пятно над моими веками стало ярче, а вместе с ним на смену жару наконец-то пришел благословенный холодок.

Прости, Кар. Я не справился. Мне не хватило для этого каких-то пары часов. Увы. Недоглядел. Не подумал. Расслабился. Но если бы все получилось, как задумано… если бы ты не сорвал с моей груди этот дурацкий перстень… наша жизнь сложилась бы иначе. Я бы следующим же утром вернул ставшее бесполезным кольцо в храм, и Тиз объявил бы о новом отборе. Ты был бы счастлив, избавившись от обузы. Народ возликовал, а я бы успокоился за твой рассудок, потому что рано или поздно мы нашли бы тебе другую невесту. Ту, которая смогла бы дать то, чего не было у меня. Ту, которая волей или неволей, но была бы тебе верной женой, подругой и матерью ваших общих детей.

Клянусь, я был бы счастлив, если бы однажды такая женщина вошла в твою жизнь и сделала ее полноценной. Я был бы горд остаться с вами рядом до последнего мига. Хранить вас до конца своих дней. В горе и в радости. В счастье или в печали. Я бы никогда тебя не предал и не осудил. Не повернулся спиной и не отрекся, каких бы глупостей ты ни натворил. Но особенно я был бы рад возиться с твоей малышней, а если бы ты позволил, то не отказался бы обучать своему мастерству твоего взрослеющего сына.

Клянусь, я прожил бы эту жизнь без сожаления, Кар. В твоей тени. Невидимый и незаметный. Всего лишь призрак, молчаливо стоящий за спинкой твоего роскошного трона.

Но сейчас… прости… я все-таки ухожу, испытывая по этому поводу лишь сожаление. Не твоя вина, что так получилось. И не твоя вина, что так вышло. Но могу пообещать – когда-нибудь мы снова встретимся. Потому что там, на ледяных равнинах, откуда я когда-то пришел, моя душа снова станет свободной. От страха, неуверенности, сомнений. От боли и предрассудков. От ненависти и любви.

Это означает, что когда настанет время, я встречу тебя там, мой непримиримый Огонек. Верный и преданный тебе всей душой, как прежде. Готовый принять от тебя любую кару. Способный ждать столько, сколько потребуется.

Я буду там, Кар. Клянусь. Встречу тебя, снова, чтобы потом уже… никуда… не уходить.

Холод… безумный всепоглощающий холод… вот о чем была моя первая мысль, когда сгустившийся вокруг мрак расступился. Но разве на ледяных равнинах бывает холодно? Я уже и забыл, когда в последний раз испытывал это неприятное чувство. Однако сейчас ледяное дыхание стужи обволакивало меня со всех сторон. Оно было везде. Равнодушное. Неживое. Как жуткий контраст с тем пламенем, что когда-то меня сжигало и которого теперь стало отчаянно не хватать.

Этот всеобъемлющий холод прокрался, казалось, в каждую клеточку моего дрожащего тела. Он был повсюду. Снаружи. Внутри… самое страшное, что он был именно внутри. Там, где от него некуда было деться и нельзя никуда убежать.

В какой-то момент мне даже подумалось, что холод – не что иное, как часть меня. Все то грубое, жестокое и злое, что успело во мне скопиться. Раньше я прятал его глубоко внутри. Долгое время он служил мне защитой. Но вот теперь крепость пала, запертый в глубине подвалов узник обрел свободу и вместо того, чтобы уйти, принялся вымораживать все, что его окружало.

Правда, если он надеялся, что сможет сбежать, сполна отомстив за долгое заточение, то он глубоко заблуждался. Помимо тех стен, что когда-то выстроил для него я, вокруг меня стояла еще одна преграда. Мягкая, плотная, как черное покрывало, но настолько надежная, что холоду нечего было и думать прорваться наружу.

Скорчившись внутри этой бархатной капсулы, я свернулся клубком и, уткнув подбородок в подтянутые к груди колени, тщетно пытался не дрожать, чувствуя, как по коже гуляет ледяной ветер. Мне было холодно… до боли… до крика… но в то же время и шевелиться я не хотел, потому что совершенно не был уверен, что смогу это сделать.

Сколько продолжалось это непонятное существование, сказать трудно, потому что в моей мягкой тюрьме не было ни света, ни тьмы. Ни дня и ни ночи. Только снаружи время от времени раздавался слабый гул, смутно напоминающий чужие голоса. А иногда по поверхности кокона пробегали разноцветные искры, которые я скорее чувствовал, чем по-настоящему видел. Следом за ними всякий раз приходило ощущение, что рядом кто-то есть. Кто-то большой, теплый и важный.

Мне было интересно до него дотронуться и позвать, но говорить я не мог, а разогнуться и протянуть руку не получалось. Что-то не пускало. Туда. К тому непонятному существу, которого я чувствовал почти постоянно. Поэтому я засыпал. Через какое-то время снова просыпался. Вяло воевал с поселившимся во мне холодом. Настойчиво искал того, второго, который помогал мне не чувствовать себя одиноким. Успокаивался, когда все-таки его находил. И, в общем-то, ни к чему иному не стремился. До тех пор, пока вместо огоньков на поверхности капсулы не увидел красивые разноцветные нити.

Это было как озарение. Вспышка. Всплывшая со дна затуманенной памяти подсказка. Увидев, как слой за слоем внутри окружающей меня преграды проступают загадочные ниточки, я все чаще испытывал желание к ним прикоснуться. И все чаще раздумывал, как это сделать.

Задача осложнялась еще и тем, что сложенные на груди руки упорно не желали разгибаться. Капсула, в которой мне с каждым днем все труднее было находиться, казалась слишком тесной. Ее стенки постепенно сжимались, обволакивая, поглаживая меня, как живые. И от этого становилось неприятно. Хотелось оттолкнуть подальше эту липнувшую к коже бархатистую дрянь. Встать. Отряхнуться. И сбросить наконец с себя чужую шкуру.

Сколько я боролся, чтобы от нее избавиться, тоже не могу сказать, но, судя по тому, как я устал, длилось это довольно долго.

Потом я в который раз уснул. Проснувшись, снова взялся за старое. И в какой-то момент обнаружил, что нити, словно живые, пытаются от меня убежать. Мягкие стены при любой попытке до них дотянуться, мгновенно ускользали, изгибались, отшатывались.