От Иерусалима до Рима. По следам святого Павла - Генри Воллам Мортон

Сестра Грейс рассказала мне, что это здание построил Артур Хитченс, родной брат писателя Роберта Хитченса. Оказывается, в довоенные годы он служил в Измире капелланом. Я поинтересовался у своей собеседницы, присутствовала ли она при трагических событиях 1922 года.

О да, конечно, она была здесь и собственными глазами наблюдала, как погибал старый мир в пламени пожарищ. Вместе с другими англичанами сестре Грейс пришлось бежать на борту «Железного герцога». В пустом доме она оставила тело мертвого англичанина, упокой Господь его душу. Это было ужасно, но в тот миг она не могла поступить иначе. Через несколько лет сестра Грейс вернулась. В доме царил страшный беспорядок, но, слава богу, он уцелел. Надо отдать должное туркам, они ничего здесь не тронули.

— Ну что ж, — улыбнулась женщина, — всего вам хорошего. Напишите мне, расскажите, как поживаете. Вы ведь не забудете это сделать?

Как я мог забыть эту маленькую отважную англичанку, которая носит на своей груди сразу трех цезарей?

Маленькая гребная лодка вышла из Измирской бухты и направилась на север — туда, где вырисовывались контуры Митилены. В предвкушении встречи с Македонией и Грецией я испытывал небывалый подъем. Скоро, совсем скоро, повторял я про себя, я пройду по разрушенным улочкам Филипп, мне предстоит увидеть Фессалонику и Берею, передо мной откроются Афины и Коринф. Несись вперед, моя лодочка, — вперед, по морской глади, уже тронутой колдовскими чарами лета. Предстоящее путешествие я не променяю ни на что на свете.

В Кастро мы прибыли незадолго до обеда. Издали этот городок, удачно вписавшийся в окружающий холмистый пейзаж, завораживал своей солнечной, по-южному гостеприимной и щедрой красотой. Однако при ближайшем рассмотрении обнаружился ряд деталей, которые, мягко говоря, диссонировали с обликом средиземноморского курортного городка. Крохотная гавань была завалена емкостями с маслом, приготовленными к отправке. В воздухе стоял раздражающий запах мыла — неизбежные издержки местного мыловаренного производства. Сам Кастро представлял собой скопление узких улочек вокруг порта. Здесь царила атмосфера турецкого города — несмотря на обилие шумных смуглолицых греков на улицах. Я наблюдал за этими подвижными, говорливыми людьми и думал, как же они отличаются от сдержанных и замкнутых турок.

За баррикадой ящиков и бочек я обнаружил контору по аренде судов. Клерк — маленький темноволосый человечек, распространявший запах чеснока — объявил, что мне неслыханно повезло. Мне не придется три дня сидеть на этом богом забытом острове (сам он был из Афин) и дожидаться оказии. Дело в том, что одно из рейсовых судов задержалось на пятнадцать часов и уходит на Салоники ровно сегодня вечером. Довольные друг другом мы отправились в маленький кафенейон — выпить по чашечке кофе и выкурить по хорошей македонской сигарете. Усевшись за столик, маленький афинянин пустился в долгое и нудное обсуждение политической ситуации в Греции.

Митилена — это, конечно же, античный Лесбос, однако мой собеседник не интересовался античностью и наверняка даже не слышал имени Сапфо. Зато он проявил завидную осведомленность во всем, что касалось оливкового масла. Он рассказал мне, что в древности на острове выращивали виноград, но сейчас полностью перешли на оливки. Это оказалось куда прибыльнее.

Из боязни пропустить свое судно я не решился далеко уходить от города. Никогда ведь не знаешь, что взбредет в голову капитану греческого грузового судна, которое опаздывает на пятнадцать часов. Поэтому я решил ограничиться осмотром развалин генуэзской крепости, которые высились на вершине холма. Как выяснилось, смотреть там особенно не на что, поскольку от крепости остались лишь внешние стены. Зато отсюда, с высоты открывался замечательный вид на холмы Малой Азии, которые от нашего острова отделяло десять миль морской поверхности. Холмы эти, розовые в закатных лучах, неровной цепью окружали Пергам. По вечернему небу плыли облака — медленно дрейфовали в направлении холмов, чтобы осесть там на ночь, а утром растаять без следа. В воздухе пахло летом — тем восхитительным, устойчивым летом, которое отличает средиземноморский климат. Я предвкушал приближение долгих безоблачных дней, когда над головой расстилается безупречно-синее небо, а коричневые острова вздымают свои вершины на фоне блестящего голубого моря.

Отчалили мы с наступлением темноты, на небе сияла почти полная луна. В каюте, на мой взгляд, было слишком душно, поэтому я постелил себе на палубе и лежал, любуясь лунной дорожкой на темной поверхности моря. Возможно, точно такой же ночью Павел, Лука, Сила и Тимофей покинули Троаду и поплыли в Кавалу, которая в ту пору носила название фракийского Неаполя.

«Итак, отправившись из Троады, мы прямо прибыли в Самофракию, а на другой день в Неаполь, оттуда же в Филиппы: это первый город в той части Македонии, колония; в этом городе мы пробыли несколько дней…»[28]

Мнение, что Лука являлся уроженцем Филипп, кажется мне вполне обоснованным, ибо его рассказы об этом городе не только отличаются подробностью и живостью, но и обнаруживают законную гордость местного жителя. Если дело обстоит именно так, то можно предположить, что Лука сообщил Павлу много интересных сведений, которые, несомненно, оказались полезными для миссионера.

Думаю, и судно, на котором плыл Павел, не сильно отличалось от нашего корабля — маленькое судно для каботажного плавания, совершавшее рейсы между островами Эгейского моря и принимавшее грузы в дюжине мелких портовых городов. Выйдя из Троады, проповедники проплыли мимо острова Тенедос, вошли в Дарданеллы и, миновав мыс Геллес, на всех парусах устремились в южном направлении — благо им удалось поймать попутный ветер. Впереди по курсу лежал остров Имброс, за ним высились горы Самофракии. Прошли века с тех пор, как Павел совершал свои миссионерские путешествия. Некоторые города, например Листра и Дервия, обратились в руины; другие — как Иконий и Антиохия Сирийская — изменились до неузнаваемости. Что касается береговой линии Эгейского моря, она осталась прежней, и современный путешественник проходит тем же путем, которым в первом веке нашей эры двигался апостол.

Я прислушивался к ритмичному плеску волн о борт корабля и наблюдал, как на горизонте вырастают темные холмы, окружающие Адрамитскую гавань. Здесь нам предстояло сделать остановку на пути к Лемносу.

4

Хотя было раннее утро, солнце уже изрядно припекало. Наш корабль стоял на якоре, покачиваясь на зеленых, как бутылочное стекло, волнах. Обращая взгляд на берег, я видел прекрасный город, раскинувшийся у подножия горы. Высокая скала выдавалась далеко в море, на ее террасах лепились жилые дома, а на вершине расположился древний замок с крепостными стенами и сторожевыми башнями. Двойные арки римского акведука соединяли эту скалу с окрестными холмами.

Так выглядела Кавала, или Неаполь Фракийский, как его называли во времена святого Павла. Здесь, в этой маленькой гавани, апостол впервые ступил на европейскую землю. Это один из важнейших и драматических моментов его великой миссии. Христианство наконец-то преодолело невидимую границу между Востоком и Западом! Однако сам Павел вряд ли осознавал важность текущего мгновения. Он не разделял Европу и Азию — так, как это делаем мы. Он просто сошел на берег в Македонии, еще одной римской колонии. Перебрался из римской Троады в римский Неаполь. Перед ним тянулась Виа Эгнатиа, но вела она не на другой континент, а просто в римские колонии и эллинистические города — такие же, как те, что остались у него за спиной в Азии. Египетские и сирийские города олицетворяли великую энергию и богатство, в Малой Азии остались города с крупными библиотеками и великими храмами. Впереди Павла ждали измученные, разрушенные Афины — город, живущий былой славой, — и Рим — олицетворение жизненной энергии, великий повелитель мира. К западу от Рима жили чуждые, непонятные племена германцев и галлов, а еще дальше, почти у пределов обитаемого мира, лежал маленький и дикий остров Британия, лишь недавно присоединенный императором Клавдием к Римской империи.