Между молотом и наковальней - Николай Лузан

Абхазские резервисты вместе с бойцами регулярной армии меньше чем за три недели боев наголову разбили раскрученных грузинской пропагандистской машиной хваленых боевиков Гелаева. После их разгрома Абхазии в очередной раз пришлось залечивать раны, нанесенные войной. Но делать это становилось все труднее и труднее. И дело было даже не в том, что и без того скудных ресурсов республики хватало лишь на то, чтобы еле-еле сводить концы с концами. Главная беда заключалась в том, что прогрессирующая болезнь президента и бесконечная чехарда с премьер-министрами, чувствовавшими себя временщиками, все больше и больше отдаляли его от реальных проблем в стране и жизни народа. В отсутствие его железной воли и твердой руки и без того дышащая на ладан экономика беззастенчиво растаскивалась циничной армией чиновников «по личным карманам». На этом загнивающем поле экономики пышным цветом расцветал криминал. Глухой ропот против безвластия власти нарастал в народе, но отгороженный от него наушниками и подхалимами президент его не слышал.

Последней каплей, переполнившей терпение ветеранов войны, стало громкое убийство, совершенное далеко от Абхазии. В Москве, в подъезде своего дома на Верхней Масловке 3 февраля 2003 года был застрелен один из основателей и лидеров общественно-политического движения ветеранов войны 1992–1993 годов «Амцахара» Герой Абхазии Салыбей (Ака) Ардзинба. Его эхо докатилось до Абхазии и всколыхнуло не только ветеранов, но и все абхазское общество. Оно уже задыхалось под гнетом криминалитета и всевластия бюрократии.

В театре Абхазской государственной филармонии 20 марта состоялся третий съезд ветеранов движения «Амцахара». Он стал первым, на котором долго копившееся в обществе недовольство выплеснулось наружу. Его делегаты Саманба, Квициния, Смыр, Тарнава обрушились с жесткой критикой не только на кабинет министров, но впервые и на самого президента. То, что еще совсем недавно произносилось полушепотом и с оглядкой на соседей за ближайшими столиками в пацхах, теперь, усиленное микрофонами, разносилось по самым дальним углам огромного зала филармонии и тут же передавалось на улицу. Ораторы, уже ничего не опасаясь, выплескивали все, что у них наболело за многие годы «застоя». Бездеятельность власти и всевластие криминала сидели уже в печенках.

К началу апреля политический кризис еще больше углубился. Правительство Геннадия Гагулии предпринимало отчаянные попытки удержаться на плаву, но загадочный побег 5 апреля группы особо опасных преступников из Драндской тюрьмы отправил его ко дну. Жалкий лепет милицейских чинов, пытавшихся оправдать вопиющую безответственность охраны, если не сказать большего, — очевидное для многих ее предательство, окончательно вывел из себя ветеранов движения «Амцахара». Они потребовали личной встречи с Владиславом Ардзинбой, в противном случае пригрозили разогнать беспомощное и потерявшее рычаги управления правительство.

Но президент отверг их требования, и по Сухуму поползли тревожные слухи. Поводов для них вполне хватало: что ни день, то на дорогах республики уже средь бела дня происходили вооруженные грабежи. В Тбилиси почувствовали запах жареного и принялись активно подливать масла в огонь — боевики возобновили необъявленную войну в Гальском районе.

В штабе движения «Амцахара» и под крышей апацхи «Эльбрус», где в те суматошные апрельские дни собирались ветераны, все чаще и чаще раздавались воинственные призывы «раздербанить прогнившую насквозь власть». Их отголоски докатывались до базы СОБРа и охраны президента. Они тоже не собирались сидеть сложа руки и наблюдать за тем, что происходит, и готовились дать отпор. Качели противостояния раскачивалась все больше, ни одна из сторон не собиралась уступать.

К отчаянным заявлениям премьера Гагулии о поиске путей выхода из затянувшегося кризиса уже никто не прислушивался. Лидеры ОПД «Амцахара», закусившие удила, больше не желали его слушать и требовали немедленной отставки правительства, но Владислав Ардзинба не терпел нажима и тем более не желал подчиняться грубому диктату. Коса нашла на камень. И тогда, чтобы развязать президенту руки, первый вице-премьер Беслан Кубрава и министр иностранных дел Сергей Шамба предложили своим коллегам по кабинету министров добровольно подать в отставку. Их последующее выступление с этим заявлением на телевидении придало уверенности в успехе лидерам движения «Амцахара», они перешли в атаку и потребовали личной встречи с президентом.

Она состоялась на госдаче в Сухуме, в его рабочем кабинете. Владислав Ардзинба оставался сидеть за столом и как удав на кроликов поглядывал на входивших по одному бывших соратников. Они поеживались под его колючим взглядом, но на сей раз не тушевались, как это бывало прежде. За последние два года многие из них впервые увидели Владислава Ардзинбу и поразились тем внешним изменениям, что произошли с ним. Болезнь серьезно подорвала его здоровье, но не волю. С присущим ему напором он обрушился на них, но и они уже не остались в долгу. Генерал Мераб Кишмария первым ринулся в атаку и сказал все, что думает. Вслед за ним осмелели остальные, и на президента посыпался град упреков. Порой казалось, что стены кабинета не выдержат накала бушевавших в нем страстей, но в конце концов здравый смысл возобладал.

Через несколько дней правительство Геннадия Гагулии ушло в отставку, и ему на смену пришел молодой и немногословный Рауль Хаджимба. Новый премьер без лишней суеты и громких слов принялся разгребать навороченные за долгие годы завалы. Сцепив зубы и не обращая внимания на крики завистников и «доброхотов», он пытался сдвинуть с места громадную чиновничью машину, опутанную клановыми и корыстными связями. Саботаж одних, зависть других неподъемными гирями висели на его ногах. Он стал заложником системы, которая рано или поздно, но была обречена. Время властно требовало решительных перемен, и его не в силах были остановить ни Рауль Хаджимба, ни сам Владислав Ардзинба.

Шабад, не дождавшись, когда остановится маршрутка, сунул в руку водителя стольник, распахнул подвязанную на резиновый шланг дверцу и на ходу выскочил из машины. Тяжелая, набитая подарками спортивная сумка больно ударила по спине, но он этого даже не почувствовал. Его сердце радостно забухало в груди, а ноги сами понесли к родным и знакомым до мелочей синим воротам дома большой и дружной семьи Кубрава. Подрагивающая от нетерпения и волнения рука привычно скользнула в прорезь и, нащупав щеколду, тихонько отодвинула ее в сторону.

Приоткрыв калитку, он протиснулся в щель и, стараясь остаться незамеченным, прошмыгнул под распахнутыми окнами зала, из которых доносился невнятный шум голосов, и на одном дыхании взлетел по ступенькам крыльца. Дверь в прихожую оказалась открытой, легкий сквозняк шаловливо поигрывал шторой на входе. Шабад отодвинул ее в сторону и шагнул в прохладный полумрак.

Знакомый, но уже позабытый за год учебы в ростовском университете запах лобио, который так замечательно готовила только мама, и аппетитный аромат мамалыги, где вне конкуренции была тетя Марина, вскружили голову, отозвались голодным урчанием в пустом желудке и напомнили Шабаду, что наконец он дома. Его счастливый взгляд пробежался по стенам, шкафу и лестнице, ведущей на второй этаж. Здесь все было близко и до боли знакомо.