Французская мелодия - Александр Жигалин

Застывшая в недоумении тишина стала свидетелем того, что Гришин, сам того не подозревая, оказался в вакууме собственных размышлений настолько плотном, что не мог сообразить, что имел в виду Илья, намекая на сговор между ним, Лемье и Элизабет.

— Обвинение не принимается. Не вижу смысла строить самому себе баррикады. Узнай француженка о местонахождении тайника, ни мне, ни Лемье не видать архива как собственных ушей. Любой суд будет на стороне законной наследницы, при этом ни один адвокат не рискнёт оспорить.

— Вы забыли про мать Элизабет? Как вдова она вправе претендовать на имущество мужа, независимо от того дом это, машина или просто кипа бумаг?

Наморщив лоб, при этом подперев подбородок кулаком, Гришин напоминал философа, пытающегося сопоставить познанное с тем, что на протяжении двадцати пяти лет откладывала в сознании жизнь.

— Супруга должна и будет рассматриваться как первоочередная претендентка на наследство. Вопрос, решит ли составить конкуренцию дочери.

— В этом и смысл затеянной Лемье интриги. Предупредив Элизабет, что мать намерена претендовать на часть наследства, Фредерик предложит вариант, который устроит всех. При этом лично он не потеряет ни цента.

— Интересно, интересно, — подавшийся вперёд Гришин не выглядел столь удручённым, каким выглядел минуту назад. — Продолжайте.

— Только не надо делать вид, что вы не в курсе. Идя на встречу, вы были предупреждены о том, что Элизабет летит в Москву.

— Я знать не знал, что Элизабет намерена покинуть Париж.

— В таком случае объясните, с чем связано, что Элизабет, бросив всё, первым же рейсом вылетела в Москву?

— Не имею понятия.

— Мне же кажется, объяснение предельно простое. Сообщив о том, что знает, где находится архив, Лемье — старший уговаривает Элизабет передать права на изъятие документации ему. Взамен гарантирует использование того в научных целях. Итог сговора предопределён — в шоколаде все, кроме меня. Фредерик овладевает «лучом смерти», при этом экономит тридцать миллионов евро. Вы в доле. Элизабет становится лауреатом Нобелевской премии. В дураках один я. И это, когда миллионы были практически у меня в кармане.

— Вы знаете, это мысль, — непонятно чему обрадовался Гришин. — Я и предположить не мог, что есть вариант обойти вас стороной. Спасибо, что подсказали. Жаль только, что фанатизму не всегда находится место в жизни.

— Фанатизму?

— Да. У Фредерика мысли не возникнет предложить Элизабет пойти на сговор и уж тем более рассказать той о том, где находится архив. Причина — семейные войны. С одной стороны — Элизабет, с другой — Лемье — отец и сын, между ними жена — мать обоих детей.

— Тем не менее.

— Никаких тем не менее. Вариант выставить супругу как залог шантажа можете исключить следом. Мать не пойдёт против дочери. Это так же нелепо, как и предположение по поводу того, что Лемье ведёт двойную игру.

— В таком случае, что заставило Элизабет прибыть в Москву без звонка, когда пять дней назад не было намёка на то, что та намерена покинуть Париж?

— Вы общались с Лемье пять дней назад?

— Да. Элизабет сама позвонила мне.

— Зачем?

— Затем, что я неделю не выходил на связь.

— И о чём вы говорили?

— Ни о чём таком, что могло бы заинтересовать вас. Я рассказал про постигшее нас с матерью горе. Элизабет выразила соболезнованья.

— И ни слова об архиве?

— Разумеется. Зачем вводить в курс дела Элизабет, если я к тому времени определился с решением?

Ответ породил очередную заминку, которая, как выяснилось позже, оказалась на руку не только Гришину, но и Богданову тоже. Появилась возможность переосмыслить происходящее.

Богданов созванивался с Элизабет трижды.

Первый раз француженка позвонила сама на второй день после смерти отца. Узнав о постигшем Илью горе, та настолько искренне восприняла потерю близкого Богданову человека, что хотела прилететь в Москву.

Илья же, зная насколько важно для француженки присутствие её в Париже, не мог позволить себе согласиться на столь непозволительные, а главное, никому ненужные жертвы. Не стал Илья открываться и по поводу архива. Сделай он это, Элизабет вылетела бы незамедлительно и это в тот момент, когда Богданову предстояла разборка с Гришиным. Поверил бы полковник в искренность намерений Ильи, зная, что француженка находится в Москве? Никогда. Впрочем, и в то, что Элизабет не знает о существовании тайника и наличии в нём архива деда.

Нет, он всё делал правильно. Удивлялся, возмущался, вносил коррективы, иногда был наивен, нередко зол. Роль бизнесмена, желающего стать богатым, не приложив особого труда, удалась, иначе Гришин раскусил бы его сразу. Одна неудачно оброненная фраза, и полковник начал бы плести иную, направленную против Ильи, паутину.

Что касается приезда Элизабет? Сработала договорённость, что до момента, пока Богданов не выйдет на связь, никаких встреч, переговоров, телефонные звонки только в случаях экстренной необходимости.

Гришин, кашлянув, прикрыл рукой рот, давая понять, что готов продолжить разговор.

— Ну, так что заставило француженку вернуться в Москву?

— Если исключить вариант сговора, остаются фамильные реликвии.

— Причём здесь реликвии?

— Притом, что Элизабет выехала в Париж для того, чтобы перепроверить касающиеся завещания бумаги. После того, как нас постигла неудача в Питере, та решила — в документах тех есть нечто, чему она, при расшифровке завещания, не придала значения.

— Не факт. Соколов мог передать реликвии на хранение банку. Или вывезти за границу?

— За двадцать с лишним лет не было найдено ничего из того, что хранилось на Гороховой. Коли так, вывод напрашивается сам собой: реликвии Соколовых ждут своего часа.

— И долго им ждать?

— Пока не объявится человек с доказательствами, что содержимое тайника принадлежит ему.

— Для этого необходим хоть какой-то документ?

— Разумеется. Соколов не из тех людей, кто способен бросить на произвол судьбы то, что предки собирали на протяжении многих веков. Поэтому, я уверен, бумага имеется. Надо только хорошо поискать.

У Богданова не было к Гришину больше вопросов, а потому пришло время подводить итог. Ещё несколько уточнений и можно было считать, что переговоры подошли к завершению.

Мысленно Илья успел приступить к проработке подведения итогов, как вдруг появился человек в фартуке с неизменным вопросом на устах.

— Господа ещё что-то будут заказывать или можно принести счёт?

Богданов и Гришин переглянулись.

— Я всё! — глянув на часы, полковник похлопал себя по животу. — Полна коробочка.

— Я, пожалуй, тоже, — согласился Илья.

— Я так понимаю, переговоры подошли к концу? — дождавшись, когда официант оставит одних, произнёс Гришин.

— Да, — кивнул Илья. — Беседа прошла в насыщенной размышлениями обстановке. Обсуждению подлежало всё, даже то, что не входило в план сторон.

— Намёк на прибытие в Москву Элизабет?