Утопия XIX века. Проекты рая - Эдвард Беллами

Полагаю, что бывают обстоятельства, при которых надо отнестись снисходительно, если человек теряет всякое представление о днях и неделях. Действительно, если б мне сказали, что теперь не считают время неделями из семи дней, а делят 100 на 5, на 10, на 15 дней – я бы ничуть не удивился после всего того, что я видел и слышал о XX столетии. Я в первый раз спросил о том, какой сегодня день, на другое утро после разговора, приведенного в последней главе. За завтраком доктор Лит спросил меня, пойду ли я сегодня слушать проповедь.

– Разве сегодня воскресенье? – воскликнул я.

– Да. В пятницу на прошлой неделе было сделано счастливое открытие подвальной комнаты, благодаря которому мы пользуемся вашим обществом. В воскресенье, около полуночи, вы проснулись в первый раз, – в воскресенье же около полудня вы проснулись во второй раз уже в полном сознании.

– Мне весьма любопытно будет узнать, насколько у вас церковная система соответствует вашим остальным социальным порядкам. У вас, вероятно, национальная церковь с официальными духовниками.

Доктор Лит рассмеялся, а миссис Лит и Юдифь, по-видимому, мое предположение показалось чрезвычайно забавным.

– Что вы, мистер Вест, – начала Юдифь, – за каких странных людей вы нас считаете. Уже в XIX столетии вы покончили с государственными духовными учреждениями. Неужели вы думаете, мы снова вернулись к ним?

– Как же может быть частная церковь и неофициальное духовенство, когда все здания – собственность государства и все члены общества обязательно должны служить промышленности? – спросил я.

– В религии, конечно, произошли значительные перемены за это столетие, – заметил доктор Лит, – но предположим, что этих перемен даже не произошло, и тогда, поверьте, наша система чудесно приноровилась бы к ней. Государство снабжает одно лицо или несколько лиц зданиями, гарантируя себя доходом с них, и эти лица владеют ими, пока выплачивают этот доход.

Что касается духовенства, то оно существует на следующих условиях: если известное число людей желает пользоваться услугами отдельной личности для какого-нибудь специального дела, не входящего в состав общего служения государству, они всегда могут обеспечить материально это лицо, конечно, с личного его согласия. Совершено на том же основании, как мы обеспечиваем наших издателей – пополняя своими паями убытки, которые несет государство от их неслужения общему делу. Это пополнение убытков государству за отдельное лицо соответствует тому, что в ваше время платилось этому лицу, и самое разнообразное применение этого принципа предоставляет полную свободу частным предприятиям, к которым не применяется государственный контроль. Что же касается того, чтобы слушать сегодня проповедь, то вы можете отправиться для этого в церковь, можете ее слышать и дома.

– Как же я ее услышу, если останусь дома?

– Очень просто: для этого вы своевременно перейдете с нами в концертную залу и выберете себе там удобное кресло. Некоторые до сих пор предпочитают слушать проповеди в церкви, но по большей части наши проповеди говорятся в специальных акустических, особо приспособленных комнатах, годных и для музыкальных концертов, соединенных посредством проволоки с домами абонентов. Если вы желаете пойти в церковь, я охотно пойду с вами, но вы вряд ли где-нибудь лучше услышите проповедь, чем оставаясь дома. Я вижу из газет, что сегодня будет проповедовать мистер Картон, он проповедует только по телефону. Число его слушателей иногда достигает до 150 000.

– Новизна способа слушать проповедь при таких условиях заставляет меня присоединиться к числу слушателей мистера Картона, – заметил я.

Час или два спустя я сидел в библиотеке и читал, когда Юдифь зашла за мной и мы вместе отправились в концертный зал, где нас уже ожидали мистер и миссис Лит. Мы едва успели удобно усесться, как раздался звонок, а через несколько минут мы услыхали человеческий голос, и неведомое лицо обратилось к нам с обыкновенной разговорной речью.

Вот что мы услыхали.

Проповедь мистера Бартона:

«На прошлой неделе среди нас появился критик из XIX столетия, живой представитель эпохи наших прапрадедов. Было бы странно, если бы такое необыкновенное событие не повлияло так или иначе на наше воображение; быть может, многие из нас старались представить себе общество, каким оно было 100 лет тому назад и склад жизни того времени. Предлагая на ваше усмотрение некоторые мои личные размышления по этому поводу, я думаю, что не нарушу тем нить ваших собственных мыслей, а, скорее, буду следовать за нею».

Тут Юдифь что-то шепнула отцу, с чем он, по-видимому, согласился, и затем он обратился ко мне со следующими словами:

– Мистер Вест, – начал он, – Юдифь предполагает, что вам, может быть, не совсем удобно слушать проповедь мистера Бартона, если она касается такого предмета. Не хотите ли послушать другого проповедника – мистера Свитсера? Юдифь сейчас соединит нас с помещением, где он проповедует, и я обещаю вам чудесную проповедь.

– Что вы, зачем это, – воскликнул я, – уверяю вас, что я с большим удовольствием послушаю, что имеет сказать мистер Бартон!

– Как желаете, – ответил доктор Лит.

Покуда доктор Лит говорил со мною, Юдифь успела дотронуться до кнопки, и голос мистера Бартона моментально смолк. Она снова коснулась ее, и снова раздался его симпатичный, серьезный голос, который уже с первых слов произвел на меня самое благоприятное впечатление.

«Я полагаю, что все мы, заглянувши в прошлое, одинаково поражены той изумительной переменою, происшедшей в одно столетие в материальных и нравственных условиях человечества. Может быть, разница между бедностью государства и людей в XIX столетии и их богатством теперь не более того, что уже встречалось в история человечества, не более, например, бедности этой страны в ранний колониальный период XVII столетия и сравнительно большого богатства, которого она достигла в конце XIX, или разница между Англией при Вильгельме Завоевателе и Англией при Виктории. Хотя в то время богатства государства не служили верным средством для определения положения массы, тем не менее подобные примеры дают нам возможность провести параллель между разницею материальной стороны в XIX и в XX столетиях. Если мы взглянем на нравственную сторону этой разницы, мы очутимся пред явлением, невиданным в истории прошлого, как бы далеко мы ни заглядывали. Пришлось бы извинить того, кто невольно воскликнул бы: «Да, это чудеса!» Тем не менее, если мы отрешимся от пустых удивлений и отнесемся критически к предполагаемому чуду, то убедимся, что в этом чуде, в сущности, нет ничего чудесного, сверхъестественного. Зачем предполагать какое-то нравственное перерождение человечества или уничтожение всякого зла и торжество добродетели для объяснения видимого нами факта, когда объяснение его кроется попросту в реакции изменившейся окружающей нас человеческой природы. Иначе сказать, общество, построенное на ложных личных эгоистических началах, на социальных и грубых сторонах человеческой природы, было заменено началами, в основании которых лежит действительно личный интерес рационального бескорыстия и обращения к социальным и великодушным инстинктам человека.