Самый безумный из маршрутов - Аспен Матис

Беспомощность не должна стать моей натурой, я не обречена быть такой. Я хотела и могла это изменить. Наши запутанные отношения возникли из-за моей убежденности в том, что мне нужна ее помощь, что мне не справиться, если она не будет заботиться о моих вещах и спасать меня. Но возвратившись домой, где меня научили быть беспомощной, я поняла, что больше не заперта в этой ловушке.

Я выдержала путь в тысячу миль без Ледяной Шапки, без матери – в основном благодаря своей силе и настойчивости я это пережила. Беспощадный холод, бесконечное солнце и голод. Я проявила свою силу, независимость и способность принимать решения, жить самостоятельно. Это было целью моего путешествия, самой главной.

Я все время испытывала голод и постоянно ела. Мама готовила целый день: лазанью, печеную говядину, фаршированную капусту, курицу с рисом и запеченным луком в остром томатном соусе. Я съедала все.

От стафилококковой инфекции у меня возникал непривычный жар, но боль стала меньше. Скоро я могла спать в любом положении. У меня продолжалась аллергия на солнце, я все время носила одежду с длинными рукавами. Если я выходила на улицу без защиты, мое тело покрывалось пузырями. Каждый день я снимала трусы, чтобы показать маме, что воспаление постоянно уменьшается. Скоро я смогу покинуть дом.

Мы с мамой ссорились во время прогулок. «Пожалуйста, не возвращайся туда», – повторяла она снова и снова. Я игнорировала ее слова. Я была тверда как никогда до начала путешествия.

Папа был дома, но он работал; он всегда работал. Он с таким же успехом мог быть в Калифорнии. У меня не было возможности рассказать ему о Джуниоре – я не могла. Я хотела бы. В моем ежедневнике было написано: «этот человек НИКТО, и это твой отец». Я думала, мне нужно рассказать, и понимала, что, конечно, это так, это было очевидно – но все равно я не могла. Он меня ни о чем не спрашивал.

Он избегал меня – это сводило с ума. Я хотела, чтобы он сказал, как ему жаль, что он уделял мне так мало времени – сейчас и до этого, во время моего детства. Я хотела, чтобы мой папа был здесь для меня.

Я хотела, чтобы он почувствовал мое смущение и замешательство. Мне было холодно. Я вела себя с ним так же, как он со мной – сдержанно. Не говорила: «Я тебя люблю, я тебя люблю». Я хотела, чтобы отец сказал, что любит меня, он не мог этого не сказать; что он скучал, любил меня и много обо мне думал. Но он приходил домой с работы и уходил писать в свой домашний кабинет, и я его не видела. Я тоже старалась всех избегать.

На третий день после возвращения домой я взяла своего племянника Бена на озеро. Мы встретили двух моих одноклассников, Дэна и Нейта, они курили сигареты. Нейт был парнем, в которого влюблялись все девочки в старшей школе. Он сидел позади меня на уроке испанского в десятом классе и как-то раз, когда на мне была узкая майка с тонкими лямками, он щелкнул незакрытой бретелькой моего лифчика, и я, как ни странно, была польщена. Я развернулась к нему и спросила: «Что?», но он не ответил. Он сосредоточенно смотрел на листок со своим заданием. Больше он так не делал.

Мы встретились с ним глазами: «Эй, Нейт».

«Привет», – сказал он, вынув сигарету изо рта и выдохнув дым.

Маленький Бен сказал: «Дым». Я слегка наклонилась и взяла его за руку, хотя он мне ее и не протягивал. Я почувствовала себя очень неуютно, увидев этих ребят, которых видеть совсем не хотела. Я поняла, что мне совсем нечего рассказать им о том, что я делала этим летом. Когда Нейт спросил, я только сказала: «Путешествовала».

«Здорово», – сказал он, продолжая курить.

Он продолжал делать то, что делал в старшей школе, но я изменилась. Я совершила отважный, смелый поступок, во мне было что-то от маньяка, поскольку это требовало огромного упорства. Я искала что-то лучшее в себе. Я старалась определить свое место в мире. Но Нейту было все равно. Единственное, что его интересовало, – почему я, отмеченная наградами ученица, бросила колледж. Я, отпрыск успешных в браке гарвардских юристов, вернулась домой изнасилованная и без работы, без стажировки, без бойфренда и без аттестата, без всего. Была только опасная гнойная инфекция. Моя неудача была отпечатана на ягодице.

Я пошла домой, держа Бена за руку, не отпуская ее, даже когда он семенил по футбольному полю, где не было ничего опасного.

Я не буду выполнять план мамы. Мама хотела, чтобы я осталась дома в Ньютоне и подлечилась. Теперь я понимала, что это не способ исцеления. В это лето у меня был шанс завершить то, что я хотела совершить еще до изнасилования, до того как я оставила свой радостный поход по лесам, чтобы пойти в колледж, не доверяя самой себе выбирать свой путь. Вернувшись на тропу, я вновь была одна, я становилась сильнее и чувствовала, что непобедима. Однако это произошло после того, как весь мой мир рухнул. Я чувствовала, что меня покинули абсолютно все. И только поэтому, из-за изнасилования, когда никто не поддержал меня, желая доказать свою состоятельность себе, главным образом себе, а не только другим, я, наконец, сказала то, что не смогла сказать прошлым летом: Черт возьми. Я делаю, что хочу, доказывая, что я могу и я пройду от Мексики до Канады, и попробуйте меня остановить. Мне нужно прислушиваться к своему разуму, отбросив все то, что думает обо мне мама, видят во мне другие, то, что, по их мнению, мне бы следовало делать.

Я вернусь, чтобы пройти всю ТТХ, как хотела сделать до колледжа, но тогда еще я не верила, что могу это сделать.

Я возвращалась, несмотря на требования мамы и врача.

На этот раз я стану хозяйкой своей жизни.

Вернувшись домой, я увидела, что мама готовила еду. Я сказала ей, что собираюсь вернуться на тропу, зашла с ее компьютера в Интернет и купила обратный билет с помощью кредитной карты, которую она дала мне в колледже и которую оплачивали родители. Она заплакала, но не протестовала. Когда она встречала меня в аэропорту, она видела, как я светилась, несмотря на свою болезнь. Она видела, что за три дня, проведенных дома, я стала грустной, подавленной и вся сдулась. Она в последний раз осмотрела мою болячку, которая уже превратилась в пятно более бледной кожи, вновь гладкое. Я обнажилась перед ней прямо на кухне, где запекалась очередная лазанья, источавшая острый запах помидоров и плавящегося сыра. В какой-то мере это выглядело так, словно я предложила ей поцеловать меня в зад. Сверху доносилась песня Дилана «Миссисипи», но я не собиралась оставаться.

Когда отец обнял меня на прощание, я не проявила эмоций и не обняла его. Он прижал меня крепче, и мне стало грустно.

Мама привезла меня в аэропорт. «Звони мне каждый вечер, – сказала она, – не важно, если будет поздно». Она сказала, что не могла спать, когда я не звонила. «Просто скажи свои координаты и „Я люблю тебя“».

Только когда самолет взлетел, я ощутила благодарность за то, что она меня спасла.