Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

– Тогда открою вам я, – торжественно провозгласил Артамонов. – Добрый молодец сей работал у князя, поступив на службу как раз перед самым моим отъездом в Италию. Незадолго до моего возвращения он сбежал с несколькими предметами из музея Александра Николаевича. Это – Игнатий Карнаухов.

Будь мои руки свободными, своему лбу я бы не позавидовал. Так вот почему казался он мне знакомым! Единственный раз я видел его со спины, чуть повёрнутым к себе, когда он пытался продать Бларамбергу разные вещицы. Видимо, какие-то черты его вместе с голосом против воли врезались мне в память.

– К вашим услугам, – прохрипел Игнатий, пытаясь изобразить ухмылку. – Что же, вы меня задушите за те безделушки, что князь сам подсунул мне взамен достойного жалования?

– Воры всегда оправдываются тяжёлым жизненным положением, – сказал Владимир. – Но вы-то с голода не помирали. У вас имелся расчёт.

– Рассказывайте, Карнаухов, – приказал я. – Имейте в виду, ложь я не стерплю. Безделушкой вы изволили именовать то, ради чего пересекли полсвета и чуть не пресекли мою жизнь.

Он получил некоторую толику свободы, необходимую для беседы.

Только тут я заприметил Прохора, тихо ставшего в голове поверженного противника, но державшегося за спиной Артамонова. Он не вмешивался, но по тяжёлому дыханию я мог догадаться, что и его битва оказалась не из лёгких.

– У вас есть то, что принадлежит мне, – ответил Игнат, зло упёршись в меня взглядом. – И из нас всех вор здесь точно не я. Мне наверное известно, что вы похитили у меня камень с письменами. И сделали это намеренно, ведая о его ценности.

– Что за чушь вы несёте, Карнаухов! – с негодованием воскликнул я. – Мы впервые в жизни виделись на корабле, и именно я предложил вам беседу. Вы же скрывали свою личность с тщательностью двоеженца. Не знаю, как вы меня выследили, но я, конечно, не похищал у вас никакого камня. А вот вы…

– Э-э, полегче, господин студент. Я вас не виню, все мы мазаны одним миром. Князь желал той кражи, так что я его не подвёл.

Только что удивившему меня Артамонову настал теперь черёд удивляться самому, и он настороженно переводил взгляд с меня на разбойника, только сейчас осознавая, что какая-то часть интриги промелькнула прямо перед его носом незамеченной.

– Мне безразлично, кто и как из вас дурил кому голову! – воскликнул я. – Камня у меня нет, он передан по назначению, так что вы зря старались. Не в моих правилах оправдываться, но мой возница подобрал то, что уронили вы в пыль, торгуясь с господином Бларамбергом.

– Уронил в пыль? – Карнаухов в гневе рванулся, и нам стоило труда вновь распластать его на земле. – Я берег его пуще глаза, он хранился отдельно от прочей дребедени! А-а, и ты тут как тут! – Взор его вознёсся на Прохора. – Возница, значит! Вон куда увёз, за три моря. Ловко, брат, намылился служить! Его благодари, студент, за то, что я…

Он хотел сказать ещё что-то, но Прохор проворно нагнулся к Игнату и ударил его в лицо кулаком. Тот на мгновение удивлённо раскрыл рот, глаза его, прежде чем закрыться сделались стеклянными, и сознание покинуло его. Весь предыдущий опыт общения, прибаутки и простой нрав не говорили о том, что кучер может поступить так жестоко, и я сурово воззрел на Прохора.

Опоздай я хоть на мгновение, и с его лица уже стёрлась бы гримаса расчётливой злобы, сменившись обыденным выражением глуповатого простеца.

– Прохор? – удивлённо молвил я, не дождавшись объяснений.

– А пошто пёс клевещет! – ответил тот.

– Неси флягу, – покачал головой я. – Надо привести его в чувство и расспросить. Определённо он знает нечто важное.

– Да. Сию минуту-с. Только как бы не опоздать, сударь, – сказал Прохор, указывая куда-то вдаль.

– Что, снова пыльная буря? – вопросил я, усмехаясь, но он оставался серьёзен. Артамонов уже раскладывал подзорную трубу.

– Проклятье! – вскричал он в сердцах. Я приложил окуляр к глазу.

Без труда я распознал в куче скакавших в долине всадников одного. Этьен Голуа собственной персоной возглавлял пыливший по дороге отряд. Он дал знак, и несколько человек бросились огибать наш холм, отрезая нам дорогу на Дамаск.

Позиция наша могла считаться сильной, но и меткий выстрел Прохора мало чем мог бы помочь: слишком неравны были силы. Выбить главаря решало многое, но Голуа ли возглавлял погоню на сей раз? Среди преследователей я мог зреть и других всадников в европейских костюмах.

Может, ещё всё решилось бы по-иному, но Артамонов ударился в панику, требуя ехать. Драгоман наш только сейчас вылезал из зарослей, так что и подавно не мог считаться за вояку. Кое-как погрузив пожитки, мы поспешили единственным открытым путём на юг. Несчастный переводчик лишь по причине меньшей опасности остался в наших рядах и представлял собой отныне сорт ходячей поклажи.

Голуа исчез из виду, доскакав до подножия холма, и теперь, верно, взбирался на кручу. Мы же двинулись вниз так, чтобы возможно долее оставаться недосягаемыми его взору.

Лишь издали, отъехав на значительное расстояние, я приостановился, прежде чем свернуть за спутниками в глубокую балку. Труба некоторое время выискивала его одного среди множества людей на холме, возившихся подле Карнаухова. Я вздрогнул. Издали, но увеличенный линзами, словно бы находился подле нас, Этьен целился в свою подзорную трубу точно на меня. Он оторвал её от глаз и левой рукой сделал жест, отдавая потешный салют. Ухмылка его не предвещала ничего хорошего. Я мог не сомневаться, что мы ещё встретимся.

Но погоня не спешила. Почему? Кураж Голуа, показывавший охоту за мной как забаву? Или они находились в уверенности, что мы никуда не денемся? А может вправду задержал их полуживой Карнаухов? Как бы ни обстояло дело, но только мы получили фору версты в три, и я не намеревался её упускать.

Артамонов нервничал, во всём видя козни своих бывших покровителей. Вопреки слышанной им самим перепалке он вдруг решил, что Игнатий всё время действовал в интересах тайного общества, и послан обнаружить, если не убить, его, а разговор о камне – не более чем второстепенная задача. Вид Владимира говорил, что гипотеза сия кажется ему очень вероятной. В свою пользу он приводил факты. Голуа ехал следом за Карнауховым, значит, они не могли не находиться в сговоре. Обнаружив Игната без чувств, Этьен предпочёл оставить преследование, но помочь члену братства. И ведь неизвестно ещё, кто из них старше в иерархии тайного общества.

Я только пожимал плечами. Вопрос Игнатия о скрижали оказался для меня до такой степени неожиданным, что поглотил без остатка мысли, и я совершенно утратил внимание к дороге, о чём вскоре пришлось горько жалеть.

Признаться, очень не по нутру пришлось мне требование Карнаухова, хотя и не подал я вида. Я находился в твёрдом убеждении, что бессмысленная находка, порождённая Прохоровым любопытством и доставившая неприятных минут при нелепом визите к Ведуну, не продлится событиями далее письма Бларамберга, и лишь от меня самого зависит, оставит она меня навсегда или потребует усилий для разгадки. Поиск ключа почитал я за интересную, но вполне безопасную забаву, от которой смогу отказаться в любой миг. Но оказалось, что доброе и дурное наследие того рандеву у Прозоровского неразлучны между собой как любовь и ненависть, соседствуют как изгибы судьбы на распутье: «Прямо пойдёшь – любовь обретёшь, а себя потеряешь». Какой же ценностью обладала таблица, если Карнаухов всё положил, чтобы ещё раз хоть прикоснуться к ней за гранью мира?