Ричард Длинные Руки - гроссграф - Гай Юлий Орловский

- Ага, - сказал я горько, - сам еще тот мордоворот, а теперь на нем и доспехи, как у меня! Ну, спасибо, Тертуллиан, утешил!… Помог.

Он ответил сухо:

- Я пообещал не помогать ему одержать верх над тобой.

- И за то спасибо, - сказал я язвительно. - Хоть буду биться один на один, а не против двоих!

Утром я постарался выглядеть отдохнувшим и свежим, как огурчик. Тамплиер, к моему удивлению, вышел не из шатра, а из-за него: в руках два свежевыструганных копья, наконечники блестят, заново насаженные на древки.

- Начнем после завтрака с копий, - сообщил он. - Нужно соблюдать рыцарские традиции.

- Непременно, - ответил я светлым чистым голосом. - Ночью мне явился светлый ангел и предрек победу! Мне приятно будет одержать ее оружием, которым гордится приспешник Зла.

Тамплиер нахмурился:

- Ангел? Знаем таких ангелов… К вам могут только вороны прилетать, сэр Ричард. Черные, гнусные, с вот такими носами… Да еще летучие мыши.

- Ага, - ответил я лучезарно, - ангелы, значит, прилетают к вам?

- Ко мне, - подтвердил он и уточнил: - Прилетают.

Я потер ладони в радостном предвкушении.

- Как хорошо… Гордыня - смертный грех. Спасибо тебе, Господи, что указал червоточину в сердце этого некогда благородного человека! Я убью его, а потом помолюсь за его проданную… или отданную безвозмездно дьяволу душу…

Из шатра вышла, позевывая, леди. Бобик подбежал к ней и подставил голову. Она бесстрашно почесала ему за ушами, что мне понравилось. Люблю женщин, что не боятся больших собак.

Тамплиер оглянулся в их сторону.

- Еще я заберу по праву победителя, - сказал он, - вашего коня и собаку. Это помимо доспехов и оружия, естественно.

- Конечно-конечно, - заверил я. - Я тоже, как мы договорились, кроме вашей женщины забираю вашего коня, доспехи и ваш меч. Ерунда, конечно, но порядок есть порядок. Кто мы, чтобы спорить с рыцарским этикетом?

Он нахмурился:

- Вы все еще полагаете, что можете меня одолеть?

- А вы уверены, что никогда и ни за что? - спросил я. - Ого, какая непомерная гордыня, сэр! Да, верно мне подсказал сам Господь, что этого человека обуяла дьявольская гордыня. Гореть вам в огне, сэр. По заслугам, кстати. Но я пролью по вас христианскую слезу всепрощения! И закопаю со смирением, без всяких криков восторга и плясок на могильном горбике.

Он покачал головой.

- Никто не скажет, что мною движет гордыня.

- Ого, - сказал я снова еще радостнее, - это уже самомнение! Другой смертный грех.

Он остановился, смотрел на меня обеспокоенно.

- Что за грех? Я такого не помню.

Я вскрикнул патетически, обратив лицо к небу:

- Эй, там сверху, плюйте на него! Он в своем тягчайшем самомнении забыл о христианском смирении и скромности, преисполнился гордыни, что внушена ему дьяволом… а как же иначе?… Не-е-ет, я, как рыцарь церкви, не могу такое стерпеть и прямо щас, пренебрегая сытным завтраком, вызываю вас, сэр Тамплиер, как сделавшего уступку дьяволу, на смертный бой.

На его лице проступило замешательство. Уже с беспокойством посмотрел на меня.

- Вы уверены, что отказываетесь от завтрака?

- Это неважно, - ответил я радостным светлым голосом, - Господь укрепит мои силы, а светлые ангелы поддержат!… Сэр Тамплиер, вы когда-то верно служили Господу, но поддались наущениям дьявола, возгордились своей святостью и непорочностью, потому настал ваш час быть повергнутым.

Он взревел в негодовании:

- Я?… Да я и в мыслях никогда даже!…

- А женщина? - спросил я коварно.

- Что женщина? - прорычал он гневно. - Я спас ее из рук гнусного Бгенлоэ-Ингельфингена и везу к родителям. Я и не подумал о плотской близости с нею!

- И тем самым нанесли ей тяжелую сердечную рану, - сказал я лицемерно. - Сэр Тамплиер, вы бахвалитесь своей непорочностью, а бахвальство - еще один смертный грех, хоть и не внесен в перечень. Ваша душа уже черна, как девятый круг ада, трепещите перед гневом Господним! Он долго терпит, но больно бьет. Щас вы получите, щас получите… Это не я вас собью на землю, а сам Господь Бог моей праведной десницей!

Я говорил вдохновенно, глаза мои сияют, я даже старался встать так, чтобы на глазных яблоках играли отблески костра, расправлял плечи и показывал всем видом, что вот прямо щас в меня вливается небесная благодать, нисходит с небес вдохновение и незримая поддержка ангелов, а также самого Господа Бога.

Тамплиер смотрел пристально, я видел, как дрогнуло его лицо, в глазах проступила неуверенность.

- Что ж, - ответил он нерешительно, - если вы так настаиваете…

- Конечно! - воскликнул я. - Разве не видите, что Господь дал мне силы?… Да я сейчас готов сразиться с легионом бесов, не только с вами, их вожаком!

Он возразил автоматически:

- Я не их вожак…

- Вы это еще не заметили, - сообщил я с жаром, - но вы уже на стороне Сатаны!… Господи, благодарю тебя, что в час этого испытания дал мне увидеть черную… нет, пока только начавшую чернеть душу этого человека и наставить его на путь истинный своей недрогнувшей рукой!… Аминь.

Он с беспокойством смотрел, как я перекрестился и легко вскочил на Зайчика, затем сам взобрался на своего чудовищного коня и взял в руку копье.

Мы разъехались на вытоптанные копытами наших коней края поля, одновременно пришпорили их и понеслись навстречу друг другу, выставив копья. Давай, Зайчик, взмолился я, и ты, Господи, помоги, сам знаешь, что от меня пользы больше, и ты, копье, выдержи удар, и вообще я должен, обязан…

Мы сшиблись на середине поля, как два стальных метеорита. Раздался страшный грохот. С неба посыпались оглушенные птицы, из-под земли выбрасывались мертвые кроты, а я сам, потерявший сознание и полумертвый, держу в руке копье, чувствуя, что это не копье, а жалкий обломок древка…

Зайчик почему-то остановился. Я с жутко грохочущей головой с трудом оглянулся. Конь Тамплиера с пустым седлом, а сам Тамплиер лежит на спине, раскинув руки среди разлетевшихся в щепы обломков наших копий.

Я повернул Зайчика, еще не веря своему счастью. Тамплиер зашевелился, сел, тряхнул головой и с трудом поднялся на ноги. На мой взгляд, он пострадал меньше меня, только лицо остается все таким же озабоченным, а в глазах тревога. Я с замиранием сердца понял, что своим обвинением в неверности святым заповедям я потряс его сильнее, чем молодецким ударом копья, а в бой он вступил, думая совсем о другом.

- Поздравляю вас, сэр Тамплиер, - сказал я поспешно, голос мой хрипел и срывался, как у старой больной вороны, - вы спасли душу!