Большой облом - Владимир Хачатуров

– Да черт с ними, Аркадий Иваныч, – бросился успокаивать расстроенное начальство Андрюша. – Пускай эти патриотики пролетают со своим лозунгом как фанера над Парижем. Нам-то что за печаль?

– В том-то и дело, что они не над Парижем, а над Южноморском пролетят. А я, как мэр, не могу им этого позволить. Да и перед гостем неудобно. Что он о нас подумает? Плаката, скажет, замарать и то, как надо не умеют.

– Может, позвонить им в штаб-квартиру и объяснить? – предложил профессор.

– Чтобы они вой подняли: нас подслушивают, за нами следят, вихри враждебные шагу ступить не дают… Нет уж, увольте.

– Разрешите изъять при подходе к месту проведения мероприятия? – вошли с ходатайством агенты.

– Правильно! – просиял мэр. – Изъять, исправить и вернуть!

– Есть! – сказали агенты, скрываясь с глаз долой, из текста вон.

Возле Настеньки зазвонил телефон. Мэр поморщился: я же просил ни с кем не соединять.

– Ваша супруга, Аркадий Иванович. Сказать, что вас нет на месте?

– Только попробуйте! – пригрозил мэр, устремляясь на зов своей дражайшей половины.

Минут пять в гостиной слышалось лишь неопределенное хмыканье мэра, с каждым разом становившееся все тише, все неопределеннее.

– Хорошо, лапонька, я попытаюсь. Правда, ничего обещать не могу. Это несколько не стыкуется с темой моего выступления. Но ввернуть – попробую. Сделаю все, что в наших силах. Целую!

Положив трубку, мэр плюхнулся в кресло, раскурил потухшую сигару, неосторожно затянулся полной грудью, раскашлялся, прослезился, утерся платком, заговорил:

– Господа, мне только что сообщили о вопиющей несправедливости. Помните, как при крепостном праве демократическая общественность возмущалась тем, что людей продают и даже меняют на собак и лошадей?

Присутствующие подавленно кивнули: еще бы не помнить!

– Ну так вот, – продолжал мэр удрученно. – Крепостное право, слава Богу и Александру Николаевичу, отменили, но бедных собак как продавали, так и продолжают продавать. А ведь собака – друг человека. Разве можно друзьями торговать? Ведь друг по определению не может быть предметом купли и продажи, не так ли? Вот мне и было предложено Обществом Охраны Животных затронуть эту наболевшую проблему в своем выступлении. Больше того, даже бросить в массы несколько приличествующих теме лозунгов: «Свободу друзьям человека!», «Долой дружбу поневоле, по личной прихоти, по возможностям кошелька!»…

Какие будут предложения?

Судя по грянувшему, как громовое «ура», молчанию, предложений не было. А если и были, то озвучиванию не подлежали, – в виду крайней благовоспитанности присутствующих.

– Господа, – обеспокоился мэр, – может, я неправильно выразился? Я имею в виду, под каким уважительным соусом можно в этой вставке ей… то есть им отказать?

Господа шумно вздохнули, расслабились, осклабились и даже слегка прибалдели.

– Нет ничего легче, Аркадий Иваныч, – заверил шефа Андрюша. – В случае чего скажете, что референты напутали во время сеанса усвоения. И, кстати, пора бы уже к этому сеансу приступить…

– Я готов, – доложил профессор.

– А может, нам еще разок пройтись по речи критическим взором? – робко предложил мэр.

– Аркадий Иванович, я же объяснял вам, что лучшее есть враг хорошего, – напомнил укоризненно профессор.

– Помню, помню, – бормотал мэр, послушно укладываясь на диван и включая контрольный магнитофон. – Лучшее – худший враг хорошего и лучший друг плохого…

Меж тем профессор уже сидел перед ним, держа в руках золотые часы на платиновой цепочке – этакая гордость купца второй гильдии позапрошлого века.

– Сосредоточьтесь на этом предмете. Я досчитаю до восьми, максимум до пятнадцати. Смотрите пристально. Слушайте внимательно. На раз в ваших конечностях появляется тяжесть, слабость. На два, по телу разливается приятная темнота, фиксатор утрачивает очертания…

Но профессору даже считать не пришлось, мэр уже спал.

– Можно? – спросил Андрюша и, получив в ответ утвердительный кивок, приступил к чтению окончательного варианта приветственной речи: «Я отдаю себе отчет в том, что большинство публичных выступлений людей, облеченных властью, звучат в переводе на язык истины примерно так. Я надеюсь, что вы, уважаемые соотечественники, достаточно доверчивы, глупы и простодушны, чтобы поверить во всю ту ахинею, которую я вам несу с этой высокой трибуны… Поэтому я, мэр Южноморска, официально заклинаю вас: не верьте ни одному моему слову, пока не убедитесь в его соответствии действительности…»

В это утро, как и во все прочие, спальня Анны Сергеевны была напоена сладким лекарством истомы. Рассеянные гардинами лучи стыдливо озаряли два обнаженных женских тела: мраморно-белое, покоившееся плоским животиком кверху, и аппетитно-загорелое, выставившее в том же направлении упругие ягодицы. В руках у первого – легкая стопка компьютерной распечатки. Морщась от дыма зажатой в углу рта сигареты, хозяйка читает вслух. Вика, подперев подбородок ладонями, внимательно слушает, время от времени фыркая, хихикая и как-либо еще выражая свое одобрение.

– Плейбоизм, – читает Анна Сергеевна, – пробуждает в мужчинах самое низменное, превращая их в хищников, в сексуальных зверенышей, в оголтелых самцов. Плейбоями становятся, как правило, те особи мужского пола, которых эрекция начинает донимать уже во внутриутробном возрасте… Этограмма их существования – бессердечно заигрывать с обиженными умом девушками, ослепляя их мишурой своего пошлого достатка, плоского юмора, поверхностных знаний и безвкусных нарядов… Плейбойские посиделки – это сомнительные сборища богатых и пресыщенных, разуверившихся во всем пошляков, псевдоисследователей человеческих душ через природные отверстия тел… Исследованной таким образом душе уже вовек не отмыться! Вспомните знающие, внемлите неведающие: Господь наказал нам плодиться и размножаться, а не получать сексуальное удовольствие!

– Здорово ты их! – честно признается Вика и, помедлив, словно в нерешительности, интересуется:

– Ань, а ты давно мужиков ненавидишь?

– Ненавижу? Слишком много чести! Я ими брезгую…

– Давно? – упорствует гостья.

– Какая тебе разница?

– Ой, – перекатывается на спину Вика, – интересно же! Был у тебя когда-нибудь мужчина или ты с детства женщин предпочитаешь?

Анна Сергеевна усмехается – печально и снисходительно.

– И то, и другое.

– Как это? – округляет глазки девушка.

– И мужчина у меня был, и женщин я с детства предпочитаю. Вот так…

– А разве так бывает? – морщит лобик Вика.

– Как видишь, – пожимает роскошными плечами Анна Сергеевна.

– А! Ты, наверное, решила попробовать разок с мужиком, но он таким подлецом оказался, что…