Сороки-убийцы - Энтони Горовиц

Тут он был прав. Я перевалила через сорокалетний рубеж и смутно осознавала, что вместе с возрастом становлюсь все более закостенелой. Подозреваю, эта черта присуща всем из издательского мира, где люди зачастую подолгу засиживаются на одном и том же месте. Я плохо налаживаю контакт с новичками. Получится ли у меня? В книгах я разбираюсь, но испытываю мало интереса ко всему остальному: персонал, бухгалтерия, накладные расходы, долговременная стратегия, каждодневная работа по управлению средней руки предприятием. В то же время я поймала себя на мысли, что получила второе предложение работы за неделю: я могу стать руководителем «Клоуверлиф» или содержать маленький отель в Айос-Николаосе. Выбор, однако.

— Я получу полную самостоятельность? — спросила я.

— Да. Мы заключим своего рода финансовое соглашение, но, по сути, это будет твоя компания. — Чарльз улыбнулся. — Когда готовишься стать дедом, твои приоритеты меняются. Пообещай, что подумаешь.

— Конечно подумаю, Чарльз. Мне очень лестно такое доверие с твоей стороны.

Следующие десять или двадцать миль пути мы проделали в молчании. Я ошиблась в расчете времени на дорогу из Лондона, и похоже было, что мы опоздаем на похороны. Мы бы в самом деле опоздали, если бы Чарльз не посоветовал свернуть направо, срезав путь через Брэндестон, благодаря чему мы объехали участок с дорожными работами, задержавшими меня в прошлый раз в районе Эрл-Сохем. Это сберегло нам четверть часа, и во Фрамлингем мы приехали с запасом: без десяти три. Я забронировала тот же номер в «Короне», так что получила возможность оставить «Эм-Джи-Би» на гостиничной парковке. В главном зале уже ставили напитки для поминок. Наскоро перехватив по чашке кофе, мы выскочили через главный вход и пересекли дорогу.

«Предстояли похороны».

Первое предложение из «Английских сорочьих убийств».

Я уловила иронию судьбы, когда присоединилась к другим участникам церемонии, окружившим разверстую могилу.

Церковь Святого Михаила Архангела, если называть ее полным именем, право слово, слишком велика для городка, в котором построена. Впрочем, весь Суффолк пестрит монументальными зданиями, вступающими в борьбу с окружающим их ландшафтом. Каждый приходской храм словно силой прокладывает себе путь к сердцам верующих. Это порождает досадное чувство: архитектура не то чтобы давит, но выглядит неуместной. Стоит обернуться и посмотреть через литые чугунные ворота, и удивленный взгляд упрется в китайский ресторан мистера Чана на противоположной стороне оживленной улицы. В кладбище тоже угадывается нечто странное. Оно плавно идет на подъем, и получается так, что тела погребенных покоятся выше уровня улицы.

В день похорон трава казалась чересчур зеленой, а могилы жались друг к другу неровными рядами, тогда как вокруг оставалось несообразно много свободного места. Кладбище было переполненным и пустым одновременно, и тем не менее Алан распорядился похоронить себя именно здесь. Я предположила, что место для могилы он выбирал особенно тщательно. Оно находилось прямо посередине, между двумя ирландскими вязами. Никто не оставит его без внимания на пути к церкви. Ближайшие соседи скончались лет сто назад, и свежая разрытая земля была точно уродливый шрам, как будто ей здесь не место.

В течение дня погода переменилась. Когда мы выезжали из Лондона, светило солнце, но теперь небо сделалось серым, посыпал мелкий моросящий дождь. Я поняла, почему Алан начал «Английские сорочьи убийства» с похорон: хитрая задумка, позволяющая вывести всех главных персонажей, неторопливо и как бы невзначай. Теперь мне представилась такая же возможность. Меня удивило, сколь многих из них я уже знаю .

Прежде всего, Джеймс Тейлор. Завернутый в черный дождевик от модного кутюрье, с прилипшими к шее мокрыми волосами, он имел такой вид, словно только что сошел со страниц шпионского романа. Он изо всех сил старался выглядеть скорбящим и серьезным, но ему никак не удавалось погасить улыбку: не на губах, а в глазах и в самой своей позе. Саджид Хан стоял рядом, в руках он держал зонтик. Эти двое прибыли вместе. Джеймс все-таки стал наследником. Он знал, что Алан не успел подписать новое завещание, и Эбби-Грейндж и все прочее перешло к нему. Заметив меня, Джеймс кивнул, я улыбнулась в ответ. Не знаю почему, но я искренне порадовалась за него, при этом меня не смущала даже мысль, что Конвей мог погибнуть от его руки.

Здесь была Клэр Дженкинс. Одетая в черное, она плакала, по-настоящему рыдала, и слезы бежали по щекам, сливаясь с дождевыми каплями. Клэр сжимала платок, совершенно теперь бесполезный. Стоящий рядом мужчина неуклюже поддерживал ее затянутой в перчатку рукой. Я с ним никогда прежде не виделась, но обязательно узнала бы при следующей встрече. Прежде всего, он был черный — единственный темнокожий на похоронах. Еще он обладал очень фактурной внешностью: прекрасно сложенный, с мощными руками и плечами, толстой шеей и цепким взглядом. Мне подумалось, что это мог быть бывший борец — судя по фигуре, но потом сообразила, что это, скорее всего, полицейский. Клэр сказала мне, что работает в Суффолкском отделении полиции. Не это ли неуловимый детектив-суперинтендант Локк, ведущий расследование параллельно со мной?

Мой взгляд переместился на другого человека, стоявшего отдельно, с вздымающейся за его спиной громадной церковной башней — слишком большой для этого храма, как сам храм был слишком большим для городка. Первое, что бросилось мне в глаза, — это его охотничьи веллингтоновские сапоги. Они были новенькие и ярко-оранжевые — странный цвет для похорон. Лица его разглядеть не удавалось. На мужчине была матерчатая кепка и непромокаемая куртка с поднятым воротником. Пока я смотрела, у него зазвонил мобильный, и, вместо того чтобы сбросить, он принял звонок и отошел в сторонку, чтобы поговорить.

— Джон Уайт... — донеслось до меня только его имя, но ничего больше. Но мне хватило этого. Это был сосед Алана, менеджер хедж-фонда, с которым он поссорился незадолго перед смертью.

Ожидая начала службы, я пробежала по толпе глазами и нашла Мелиссу Конвей и ее сына, расположившихся у кладбищенского военного памятника. На ней был дождевик, перетянутый на талии так туго, что женщина казалась распиленной пополам. Руки ее были засунуты глубоко в карманы, волосы спрятаны под шарфом. Я бы могла не узнать ее, если бы не сын, юноша, лет восемнадцати. Он был точной копией отца — в позднейшей инкарнации Алана — и чувствовал себя неуютно в черном костюме, слишком просторном для него. Ему не нравилось находиться здесь: было очевидно, что он злится. На могилу он смотрел с выражением, близким к ненависти.

Мелиссу я не видела, должно быть, лет шесть. Она приходила на званый обед в честь выхода романа «Аттикус Пюнд берется за дело», устроенный в немецком посольстве в Лондоне, вечер с шампанским и миниатюрными сардельками. Я тогда изредка встречалась с Андреасом, и, поскольку мы обе его знали, у нас нашлась общая тема для разговора. Помнится, Мелисса держалась вежливо, но отстраненно. Быть замужем за писателем не очень-то весело, и женщина давала понять, что присутствует здесь только потому, что этого от нее ожидают. Она не знала никого из присутствующих в зале, а им не было до нее дела. Жалко, что нам с ней не довелось толком встретиться в Вудбридже, — я не знала о ней ничего, кроме ее отношений с Аланом. Теперь на ее лице было то же самое безразличное выражение, пусть даже поводом собраться послужил гроб, а не стол с канапе. Я удивилась, зачем она вообще пришла.