Детство 2 - Василий Сергеевич Панфилов

Ясно? Уйду, а вы вслед за мной поспешите съехать! Час ещё, может два, и всё – полиция заявится. Ну то есть не ручаюсь! Может, они совсем уж мышей не ловят, но надеяться на такое не след!

Оставив судки и чайник, лапанные от отпечатков только через фартук, выбегаю в утреннюю темноту, освещаемую только окошками, за которыми копошится просыпающийся люд. И не оглядываясь!

Оделся за сараюшками споро, щёлкая зубами на холодном ветру, и невольно пожалел мальчишек-половых. При снеди, да и работа вроде не тяжкая, а вот так из трактира скакать неодетыми, это да! Штоб шустрее были! А?!

Отогревшись, по дороге домой рассказываю Саньке о встрече. У того глаза ух и горят! Азарт!

— В другой раз я! — пятит он грудь.

— Видно будет, — дипломатничаю, ускоряя шаг. И в овраг судки! Юзом! Всё, закопались в снегу. — В училище? — поворачиваюсь к Саньке.

— Ты што? — в глаза обида и непонимание. — Тебе на суд, я в классе весь изведусь!

— Да и ничего и не будет, — дёргаю плечом, стараясь убедить в том не столько дружка, сколько себя же, — за отсутствием состава преступления, дядя Гиляй говорил. Ой, ладно! Хочешь быть, будь!

Вернулись аккурат к завтраку. Мария Ивановна только сдвинула недовольно брови, но промолчала. Уговор! Да и привыкла через мужа, што мужчины, они такие… приключенистые. А я, несмотря на возраст, мужчина!

Надя в иное время посопела бы завистливо, но искренне считает, што приключаться в такую рань настоящий моветон. И весь наш буднично-таинственный вид, это всего-то сговоренная заранее драчка с такими же обалдуями.

Санька всем своим азартным видом это вроде как подтверждает. Косвенно.

Ну… да! Я мысленно примерил себя на место Нади. Серьёзного чего мы ей не рассказываем, так што да – драчка как есть! Даже Чижик вон подёргивается весь так, будто недодрался. Раз-два махнул, а противник и лежит. Ажно досада берёт!

Ну-ка… подмигнув дружку, вроде как незаметно сжимаю кулак, выставляя над тарелкой. Дескать, мы ого-го! Молодцы! Тот расплывается в ответной улыбке и кивает, понимая как надо.

Женщины, как и ожидалось, замечают, и переглядываются со снисходительным видом. Ну вот! Им вроде как понятней, нам спокойней.

Надя ушла в гимназию, а мы с Санькой, штобы скоротать время до прихода из редакции дядя Гиляя, и поездки в суд, взялись за рисование. Котики!

Чиж иллюстрирует очередной, четырнадцатый уже Надин рассказ, а заодно и на открытки рисует. А то! Пошло дело, значицца. И недурственно вполне.

Вроде как и копеечки малые с открыток идут, но открыток этих котиковых до… много, короче. Хорошо раскупают. И три четверти ему. Агась! С рассказами наоборот, три четверти в пользу Нади. А тут – четверть за владение котиками, и сам на себя!

Надя тогда, помнится, сильно за него радовалась, отстав наконец со своей идеей делить доходы с книжки впополам, плюс мне за идею. Поняла наконец, што такое разделение труда и доходов. А то ишь! Уравниловка!

Дела у сэра Хвост Трубой хорошо идут. Я бы даже сказал – неожиданно хорошо. Дядя Гиляй сейчас переговоры ведёт с англичанами, но тьфу-тьфу! Я так прикинул по своему разумению и знанию языка, так в переводе на английский котячьи приключения ещё громче могут зазвучать. Тем более, што Надя изначально делала их не то штобы интернациональными, но как бы над-людскими. Не кухарка, к примеру, а Большое-Чудовище-Которое-Кормит-И-Иногда-Гоняет-Веником.

— Са-ань! — толкаю его под руку и пхаю под нос рисунок.

«Новые обои, новые обои! — котик задумчиво смотрит на драные обои, — а дерутся как старые!»

Чиж фыркает, и несколько минут мы развлекаемся, придумывая подобные картинки.

— Слу-ушай! — на лице у друга ошарашенность. — А может, тоже? А?! Твои ж самодельные открытки на Рождество, они канешно для взрослых, но ведь и ого! Понравились! Я спрошу?

На такое у меня полным-полно скепсиса и сомнений, но почему бы и не да? Не то штобы жду чего-то, но такие вот инициативы нельзя на корню глушить! Да и так… а вдруг?

Засиделся, вспоминаючи ранее нарисованное, да повторюшечством занимался. У меня ж самые простые рисунки, там вспоминать дольше, как было. Ну и идеи продумывать, не без этого.

В суде быстро всё. Посидели чутка, пождали. Потом бу-бу-бу…

— …за отсутствием состава преступления!

Ажно гора с плеч будто! Да не только у меня, но и дяди Гиляя. Агась… не так-то всё и просто было, оказывается?! Потом судья немолодой меня этак подманил пальцем, и на ушко почти:

— Осторожней будь, Егор Панкратов. Думай – что говорить, а главное – когда и кому.

А глаза такие, ну будто у собаки цепной при богатом хозяине. Тоскливые. Вроде бы и кормят, да и должность какая-никакая, а всё одно – цепной! И всех делов – лаять, на кого указано. Меня ка-ак распёрло! Вопросов стало – страсть! А судья глазами одними замолкнуть заставил, пока говорить ещё не начал. И совсем уж тихохонько, одними губами:

— Потерпи. Хотя бы несколько месяцев, пока аттестат не получишь. А то ведь не дадут, как неблагонадёжному.

Глазами одними ему поклонился и спасибочки от всего сердца. Ну а так – просто отошёл вежественно, без славословий и благодарностей. Штоб если со стороны кто смотрит, глазастый не по-хорошему, то ничего такого штоб, а просто – отеческое вроде предупреждение за ум взяться.

Назад задумчивый ехал. Я ведь как? Не думал даже в таком ключе! О неблагонадёжности. Ну то есть думал, но не так! Не настолько серьёзно, а просто – дядю Гиляя подвести опасался. А тут вот как!

Запросто ведь! Волчий билет вряд ли, возраст не тот, хотя… Да нет, вряд ли! В двенадцать, ну пусть даже и тринадцать годочков, так это общество не поймёт. Сильно.

Даже если и да! Отказ в приёме на государственную службу или там учебное заведение я переживу.

В университет, правда, хочу отчаянно, потому как в прошлой жизни дотянулся, да недоучился, так хоть в этой! Но могу и снова – в Сорбонну. На ВУЗах Российской империи меня не клинит. Даже скорее наоборот. Не страшно, в общем.

А вот свидетельство о сдаче экзаменов в прогимназии – совсем другое! С ним я хоть и частично, но дееспособный. Конторщиком всегда можно устроиться, к примеру. А без? Откажут если, как неблагонадёжному?

Вот тут уже ой! Ни о какой дееспособности уже до самого совершеннолетия, што уже. А ещё опекуна могут поменять, как не справившегося. Или вовсе – в приют, да за мои же деньги притом! Пусть даже не вошьпитательный.

Буду