Дневник - Генри Хопоу

улику, огораживающие меня от преждевременных выводов.

— Смотри. Смотри сюда. Вик, я прошу тебя. — Я показал ей СМС, в котором было только несколько смайликов. — Видишь? Скажи, что видишь! Умоляю.

Она внимательно посмотрела на экран и безэмоционально произнесла:

— Смайлики. И что? От кого они?

— Номер неизвестен, но и так понятно, что это он их отправил. Он!

— Козлов?

— Может и Козлов, но я склоняюсь к тому, что это сделал его оберег — Смайл на его ноге!

— Тот, что был на лицах твоих родных?

— Именно!

— Теперь все складывается, — произнес Витя.

— Что складывается? — спросила Вика.

— Да, о чем ты, Витька? — поинтересовался и я.

— А то и складывается. Если все это с тобой… извини, проделал Козлов со своим Смайлом, если кто-то из них двоих отправил тебе эти гнусные рожи в СМС, если это действительно возможно…

— Можно короче? — поторопил я.

— Короче можно. Теперь понятно, отчего и для кого ты написал в полусне «я убью всю твою семью».

— Ты думаешь… — Вика подозрительно посмотрела на него и положила руки на поясную сумочку. Прижала их к ней.

— Но ведь это логично! Я видел такое в фильмах. Знаешь, типа, крутой качок во время мощнейшей драки получает в лоб, теряет сознание и находится в полном ауте много лет. И что потом? Потом в его серые, скучные, можно сказать, пенсионерские будни влетает… нет, не влетает… например, он находит какие-нибудь зацепки о своей прошлой жизни… Зацепки, которые он сам себе оставлял. Или, например, написал, как и Илья, обещание себе, чтобы ничего и никогда не забыть… Или…

— Мы поняли, что ты имеешь ввиду, — вписалась Вика, все еще впиваясь пальцами в сумочку.

Думал, показалось, но нет: руки ее немного тряслись. Едва заметно, но тряслись. Знаешь, как еле различимая вибрация телефона, что-то вроде того. Даже Витька обратил на это внимание и не на шутку перепугался, правда испуг его очень быстро прошел, когда Вика спросила меня:

— Ты действительно хочешь убить всю его семью?

— Не знаю, — честно ответил я.

Конечно, в день, когда я волочил босые ноги по асфальту, когда днями и ночами горевал о своих близких, я хотел убить каждого, кто имеет хоть какие-то родственные связи с Козловым. Но тогда меня переполняли эмоции, но, как известно, эмоции все равно что вода в стакане — рано или поздно испарятся, исчезнут. Сейчас же эмоций во мне на донышке. Возможно, еще через несколько дней, недель, месяцев, лет я превращусь в безэмоциональный сухарь, от которого в свою очередь останутся только крошки, да и те сметут веником и выбросят в мусорное ведро.

— Понятно. — Вика повесила нос. — Все понятно.

— Вик, я правда не знаю.

— Проехали.

Она хотела было уйти, или только сделала вид что хотела, как Витька метнулся к ней и усадил рядом со мной. В ту секунду он показался мне намного старше ее, даже не матерясь. Казалось, своими ручищами он продавит ее плечи, но только казалось. Ее рыжие волосы коснулись его рук, и он бережно поправил их. Одну прядь уложил за ухо. Тогда я впервые заревновал.

— Вика, — смиренно, глаза в глаза, обратился он к ней, — не дуйся, а то лопнешь, как воздушный шар, набитый взрывчаткой. Бу-ба-ба-ба-бах! — Витя по-каскадерски отпрыгнул, словно от нее действительно исходила взрывная волна, приземлился спиной на картонный пол, порвал промеж ног штаны и вместе с этим пукнул. Не специально.

Мы рассмеялись.

Витька покраснел.

Мы сделали вид, что не чувствуем запаха, и в усмешке переглянулись. А запах был. Еще какой запах! Запашище!

Вика придвинулась ко мне, коснулась рукой. Обняла. Поцеловала в шею.

«Стрелка компаса» приподнялась.

Над головами послышались громкие шаги.

— Я не дуюсь и не обижаюсь. Правда, — сказала она.

— Тсс! — Витя приложил палец к губам и посмотрел в потолок.

Мы его поняли.

— Просто… м-м-м… как бы правильнее выразиться… — Вика перешла на шепот. — Я… я… я напугана, Илья. Я… Ты… ты еще совсем ребенок…

— Ты боишься меня?

Она положила руку мне на колено. Я почувствовал ее тепло даже через толстую материю джинсов, одолженных Витей неделями ранее. Он не сказал, где взял их, а я не стал спрашивать. Выглядят они новыми, но, скорее всего, с помойки. Главное — не ворованные!

— Отчасти… Я переживаю за твое состояние. Тебе пришлось через столько пройти, многое потерять, даже убить… — она шлепнула себя по губам и виновато посмотрела на меня.

— Все верно, Вик. Все верно. Мне пришлось убить Полю и устроить пожар, в котором погибли родители.

— Извини, что затронула эту тему.

— Ничего страшного… для меня. А вот для тебя…

— Илюш, я знаю, ты не сделаешь мне ничего плохого. Я лишь хочу сказать, что…

Она не могла говорить, ей тяжело это давалось. Она не хотела оскорбить, нагрубить, задеть меня. Благо, Витька помог и продолжил за нее:

— … что маньяками становятся в детстве. Это она имела ввиду. Я же правильно понял?

Она кивнула.

— Понимаешь, я не хочу видеть тебя таким же маньяком, как и того… ну этого… ну вы поняли. — И мы поняли. Она имела ввиду того чокнутого, с которым расправились еще прошлым летом на Холме Восьми Валунов. Я тебе немного о нем рассказывал, Профессор. — Я не хочу видеть тебя таким в будущем. Я не хочу этого. Ты не такой человек. Мне грустно, печально, противно осознавать, что Я втянула тебя в это, в месть Козлову.

— Он сам себя в это втянул. Он — конченный урод, который должен гнить… не в могиле — в бочке своего же дерьма на городской площади, на виду у всех! — завелся я.

— Тсс! — приглушил меня Витя и ткнул пальцем в потолок: хромые шаги Аварии стали отчетливее. — Он точно над нами. Тсс!

Я затих.

Вика продолжила шепотом:

— Именно такого Илью, какого я только что увидела — яростного, гневного — мне больше видеть не хочется. Ты добрый, не сомневаюсь, умный, отзывчивый, ласковый и прочее, и тому подобное, и всякое такое, но, — «но» она позволила произнести чуть громче шепота, — не неадекват, не псих, не ненормальный. Ты уже просидел… прожил, не выходя на улицу, словно отшельник, с месяц, и это мне ой как не нравится. Илья, только пойми меня правильно… — Глаза ее начали наворачиваться слезами, и через мгновение слезинка прокатилась по щеке, оставляя на ней темный ручеек от туши или чего-то такого. Я, Профессор, не особо разбираюсь в косметике. — Я считаю виноватой себя.

Я долго не решался, стеснялся, но все-таки переборол и себя, и некий страх и обнял ее. Дотронулся