Лихое время - Олег Петров

Харбинец тоже пристроился на Чите-I, но обратно в станционную кипятильню не пошел, а занялся спекуляцией, перепродавая в основном контрабандный товар, получаемый по старым связям. Сбывал и краденое, близко сойдясь с Гутаревым и его ребятами, принимал добро на продажу и от старого знакомого – Ленкова.

Захаживал Харбинец временами на Новые места к Бизину, с которым в разгар своей контрабандной деятельности сошелся через общих харбинских знакомых.

Удивительно, но, имея столько общих знакомых по контрабандным делам, ни Ленков, ни Харбинец и не подозревали, что Бизин с ними обоими знаком. Последнего это даже устраивало. Старый купец, увидев в пронырливом жулике родственную душу и незаурядную разворотливость, на всякий случай держал Харбинца в уме. Как запасной вариант, ежели Ленков крепко погорит.

Но вскоре оказалось, что ставка на Харбинца – дело шаткое. Он и три его подельника были среди ночи задержаны милицией на станции Чита-I при разгрузке контрабандного товара и загремели в тюрьму.

Харбинец, случайно встреченный Бизиным после освобождения и искавший встречи с Костей, пояснил, что выпущен комиссией по разгрузке тюрьмы как малозначительный элемент, мол, удалось выкрутиться и здесь. Но Бизин объяснения принял настороженно, ничего Харбинцу не обещая. И о всех своих опасениях предупредил Костю.

– А… Кончай, Андреич! Харбинец – авторитетный уркаган, с фараонами – ни в жисть! – Ленков беспечно отмахнулся. – Кады бы сявка какая-то…

– Дело твое… Мне главное – тебя, Костя, предостеречь.

Бизин помолчал, потом продолжил, изучающее глядя на Ленкова:

– И вот, кстати, коли ты заговорил о милиции. Не кажется ли тебе, Константин, что о намерениях сыскарей мы осведомлены до крайности скудно? Людишки-то наши в милиции мелко плавают. Вот, ежели бы приглядеться к какому-нибудь милицейскому начальничку…

– Ха! Знамо дело! Мы бы об ихних облавах тогда наперед знатье имели!..

– Варит котелок! Хвалю! Но, Костя, только ли облавы? Все планы бы разведали…

– А вот где такого взять, Андреич? Они ж насквозь, ядрена вошь, идейные! Краснопузые! Республика наша Дэвээрия, ядрена вошь, кем только не набита, начальнички всякими мандатами машут. Их, – этих партий-то – что вшей, а один хрен всем большевички заправляют! Недолга, чую, Андреич, вся дэвээровская песенка. Щас малость японцев в Приморье прижмем, – и замашут красными флагами по всей нашей развеселой республике. Тута вольнице нашенской дыхалку-то краснопузые и передавят… Ох, идейные, мать твою…

– В корень зришь, Константин, молодец, на глазах растешь, – усмехнулся Бизин. – Вот и надо нам наши замыслы-планы без задержки осуществлять. Поспешать нам с тобой надобно, поспешать… Но не торопиться. Осмотрительно. А за идею… Ты за идею не цепляйся, парень. Идея в нашем деле нынче ни к чему. Ее, ежели приглядеться, живот заменил. Когда кишка кишке протокол пишет – про идею забудешь.

– Точно! – Ленков хохотнул. – Мне Шурка Милославский про своего бывшего начальника рассказывал. У них в пятом участке начальствовал до последнего времени тоже один идейный по фамилии Пакшин. Но как при власти стал, так дюже крепко за воротник закладывать начал. И давай такие чудеса в пьяном виде устраивать – из револьвера палить почем попадя! По октябрю в Домне сельчан своей стрельбой переполошил. Как еще не ухлопал никого, а то была бы музыка! Опосля опять пьяный пулял, уже туточки, грят, в Чите. Ну и турнули его из начальников да еще, грят, по его большевицкой партейной линии взгрели. О, как браво! Кончилася идея!..

– А кого вместо этого дебошира в начальники участка определили?

– Тут-то, скажу, удачно сложилось для нашей братии в участке – Тимофея Лукьянова. Он до того конным отрядом командовал. Когда мы за кассой на Татауровскую дачу двинулись, он нам лошадей давал.

– А ты мне про такого человечка не говорил… – подозрительно прищурился Бизин.

– А чо говорить-то? – махнул рукой Ленков. – С ним Мишка и Яшкой за продукты сговорились. У него семья большая, окромя больной жены то ли двое, то ли трое девок-соплячек, да вроде еще и бабка старая. Накорми их на милицанерские гроши! Вот он и откликается, не любопытствуя… Иль чо, думашь, ежели б знал, для чево нам лошади потребовались… О-о! Ишшо и неизвестно, какой бы номер отколол! В партизанских командирах ранешне тоже идейный был!..

– Но нынче-то на живот работает, на прокорм домочадцев. Вот это самое то и есть! – оживился Бизин. – Подкармливайте этого новоиспеченного начальничка, а оплата с него потом будет! Еще покумекаем, как его к тебе целиком на службу поставить…

4

Двадцатисемилетний начальник пятого участка уездной милиции Тимофей Фомич Лукьянов на самом деле был назначен на эту немаленькую должность взамен спившегося Пакшина, которого временно исполняющий обязанности Главного правительственного инспектора милиции Антонов 21 ноября с треском отстранил от службы за «ярые наклонности употребления спиртных напитков, его буйный характер и сам факт стрельбы из револьвера в пьяном виде», в чем Пакшин отличился прилюдно 13 октября в поселении Домна, а пять дней спустя – в Чите.

До этого своего назначения Лукьянов несколько месяцев пробыл начальником конного отряда милиционеров, а начинал службу в милиции он в июле двадцать первого года младшим помощником начмилиции для поручений.

Коренной забайкалец, уроженец Татауровской волости и одноименного села, он с восторгом встретил народную власть, поэтому с приходом семеновцев убежденно подался в партизаны. Постепенно выдвинулся в командиры. Когда отгремели бои, вернулся в родное село, где его ждала старая мать, надорвавшаяся от непосильного труда на земле, жена и дочери-погодки, родившиеся еще до его славного партизанства. Когда же и до Татаурово дошли призывы идти на работу в милицию, после некоторых раздумий Лукьянов подал прошение о приеме на милицейскую службу.

Перебрались всем семейством в село Кенон, где была мало-мальская родня, заняли брошенную развалюху.

Жили Лукьяновы в крайней нужде, посему Тимофей с радостью хватался за любую возможность принести в семью кусок. После того как он дал Самойлову и Гаврилову шесть лошадей для поездки за продуктами, а потом грянуло известие о наглом ограблении кассы в Дровяной, Лукьянов предположил, что к этому вполне могут быть причастны отпросившиеся за провизией милиционеры.

Но тут же испугался своего предположения и постарался эти мысли запрятать подальше, памятуя о своей роли в обеспечении возможных налетчиков, а главное – о той радости, которую вызвали в доме привезенные Сарсатским мука и свиная ляжка.

Понятно, Лукьянов не преисполнялся восторгом от того, что с его назначением в пятый участок здесь вновь собралась прежняя мутная компания из конного отряда – Самойлов, Гаврилов, Милославский, Сарсатский… Но ожидаемого панибратства, к своему великому облегчению, не встретил. Вся четверка относилась к нему, как положено относиться к начальству, уважительно и послушно. Лошадей или еще чего больше не просили, но с продуктами постоянно помогали, причем в долг, великодушно соглашаясь подождать. Дескать, понимаем твою бедность, но чего же детишек голодом морить… Установка Бизина выполнялась.