Милая моя - Юрий Иосифович Визбор

Тот, кто думает, что из плавников, может отправляться к тритонам.

* * *

Подохни ты сегодня, а я завтра.

* * *

Низко пролетел Ил-18, вынюхивая курносым носом радиолуч дальнего привода.

* * *

Он работает сейчас лейтенантом.

* * *

У Нади попугай Рика кусается. Мать рассказывает. Надежда Степановна: «Зачем же в доме такого хищника держать?»

* * *

Воздух был такой стоялый, такой штилевой, такой неподвижный, что дышать было невозможно. Казалось, то, что выдохнул, то обратно в легкие и тянешь.

* * *

К вечеру стало подмораживать. Над вершинами сорокаметровых сосен, отягощенных снегами, начали открываться среди ночных облаков темно-синие бездны, полные лазерных звезд.

* * *

Ангелина: «Не пьет, не курит, не гуляет, ничего!»

* * *

К ним нельзя приближаться даже на расстояние телефонного звонка.

* * *

Наступают праздники, время пищевых кошмаров.

* * *

Надежда Степановна смотрит хоккей из Канады: «Безобразие! Все со жвачкой. При галстуке и со жвачкой!»

* * *

— Рабинович, вы член партии?

— Нет, я ее мозг.

* * *

— Как баба?

— Умная среди равных.

* * *

Спасибо в стакан не нальешь.

* * *

Я разговариваю с вертушкой, а вы тут хлопаете дверьми.

* * *

Надежда Степановна смотрит бокс СССР — США.

Я: «Команда-то у них — одни негры». Н.С.: «Конечно. У них белые не дураки, чтобы себя подставлять».

* * *

Если в Москве рекомендуют стричь ногти, на Украине начинают рубить пальцы.

* * *

На прибрежных берегах Амазонки нам известно множество совершенно неизвестных племен.

* * *

Мой друг на доске «Наши ветераны» увидел даму, которую он пользовал семь лет назад. «Как быстро бежит время!» — воскликнул он.

* * *

Старый редакторский анекдот.

Автор принес фразу: «Граф повалил графиню на диван и стал быстро-быстро ее иметь».

— Хорошо, — сказал редактор, — однако хотелось бы как-то тактично ввести рабочую тему.

Автор добавил: «А за стеной в кузне ковали что-то железное».

— Очень хорошо, — сказал редактор. — Однако хотелось бы что-то о будущем сказать.

Автор принес: «Кузнец бросил деталь и сказал — х… с ней, завтра докую».

* * *

Прохожий — фермеру:

— Разрешите, я пройду через ваш участок: мне нужно успеть на поезд 9.40.

— Пожалуйста, — ответил фермер. — А если вы встретите моего быка, вы свободно успеете и на поезд 9.15.

* * *

В бухгалтерии «Правды» висит для алкоголиков-поэтов цитата: «Аванс — заедание будущего. (А. Лехов)».

* * *

Лионские ткачи.

Катин похоронил мать и в жутком самочувствии вернулся в Париж, где ждали его жена, которая интриговала против него, и дочь.

— Я должен сменить обстановку: смерть матери — это жутко!

Поехали на юг на шикарном «Рено-9». Въезжают в Лион.

Дочь говорит матери тихо, интимно:

— Мне на экзамене попались лионские ткачи.

— Что, что? — спросил Володя. Он хотел включиться в разговор.

— Я не с тобой разговариваю, — сказала дочь. — Я разговариваю с мамой!

Катин:

— Я не нашел столба, чтобы вперить в него машину на скорости 200 миль в час: во Франции хорошие дороги.

* * *

Детдом, тюрьма — и вот я с вами!

* * *

Телогрейка — стопроцентный коттон.

* * *

Анатолий Семенович — как персонаж пьесы. Он входит в комнату, где идет свой разговор, с той репликой или рассказом, которые он вспомнил. Полуслепой, не терпящий возражений, причем это у него видно не столько в выражении лица, которое довольно масочное, а в жесте, в фигуре, в движении, которое просто гротескно, почти балетно.

— Том! — открывая дверь, громким, уверенным голосом кричит он. — Ты, наверно, не знаешь, что в шестьдесят втором году я был в Париже.

Все замолкают и притихают.

— Это на час, — одними губами говорит Том.

Дед, на ощупь садясь в кресло, трогая его твердыми, тонкими, высохшими, почти костяными пальцами:

— Министр — тогда был еще Бакаев, — громовым голосом продолжает дед с огромными паузами, — разрешил нам из Соединенных Штатов Америки лететь через Париж. Конечно, мы полетели, но с разрешения министра.

Он рассказывает, как от Вечного огня прикурили американские солдаты.

— Откуда солдаты американские в Париже? Ты, папа, что-то путаешь.

— Не путаю! — отвечает дед. — Американские солдаты. Как же? Они же все против СССР.

Том умолкает с замечаниями.

— Ну вот, потом мы пошли в собор Святого Петра. Все еще раз пригнулись.

— Наверно, в Нотр-Дам, — подсказывает Том.

— Почему в Нотр-Дам? Нет, в Святого Петра, там, где Адам мраморный стоит.

— Святой Петр в Риме, папа.

Тут дед несколько застывает, как боец, пораженный пулей на бегу.

— Ну и что, что в Риме? Мы перенеслись в Рим. Как заходишь, тут стоит Адам мраморный, так ему весь ноготь отцеловали.

— Христос.

— Почему Христос? Адам.

— Чего же Адама целовать?

— Как чего? Прародитель наш. Святой.

— Какой же он святой? Грешник. Согрешил, и нас всех из рая изгнали.

— Не знаю, — охотно соглашается дед, — там у него весь палец отцелованный.

* * *

Когда надеваешь очки, на свои же собственные пальцы смотришь, как в кино.

* * *

Талант мне дан для того, чтобы ясно оценить степень собственной бездарности.

* * *

— Годы постоянного, утомительного вранья, — сказал Леша, — отсюда постоянно плохое настроение. Случай с самолетом задевает фундаментальные позиции нашей страны. Это наши сбили его? Это ваши сбили! Мы поставлены просто вне международной морали.

* * *

Фирма Сукин и Сын.

* * *

Кто таскал царя за ушки? Ай — здрасьте!! Александр Сергеич Пушкин! Ай — бросьте! (Пионерская песня.)

* * *

Умер дядя Миша. В похоронном бюро очередь в дверь. Подходит пожилой мужчина, трясется, с палкой в руке. Хочет войти. Две женщины бросаются, не пускают, кричат, как зарезанные, кричат сразу из мертвой тишины печальной очереди.

Молодая женщина с гладкой кожей лица, выцветшей от горя и лишений, бесконечного преодоления и невозможности увидеть хоть краешек счастья, и другая, с туповатым лицом работницы, — обе кинулись, крича «Тут живая очередь!» — замечательный пример слова.

— Я ветеран войны, — сказал пожилой человек с тем же самым выражением, с которым в уличном скандале человек выхватывает, как кинжал, удостоверение госбезопасности.

— У нас тоже ветеран! — визгливо воскликнула женщина и тотчас же выхватила из жалкой сумочки трясущейся синей рукой какую-то серую, жидкую книжечку.

Тут пожилой человек понял, что он должен прибегнуть к новой аргументации.

— Ваш лежит, — сказал он, — а я стою, еще живой!

— Ты стоишь, а наш тухнет!

Тут после этого ответа живой ветеран войны уступил позиции