Милая моя - Юрий Иосифович Визбор

родственникам мертвого. Отступил фактически, шагнув назад. Обе женщины встали с обеих сторон двери. Как часовые у Мавзолея. Кафка!

* * *

Ира С., красивая и блядовитая на вид жена спортивного чиновника, рассказывает о своих жизненных трудностях:

— Вы себе не представляете. Он — охотник. Это хуже алкоголизма. 200 дней в году он на охоте. Представляете? И ему нужно охотиться не только здесь. Он ездит на охоту и на Север, и в Крым, и на Карпаты. У нас вечно живут какие-то егеря. Он им все обещает. Хозяюшка, икра-то есть? Ну есть, конечно, полуторалитровая банка. Он садится и съедает полбанки. Я в ночной, извините, рубашке. Он ест икру и чавкает. Другой приезжает — у него язва. Он, кроме икры и коньяка «Наполеон», вообще ничего есть не может. Я с утра до ночи стою у плиты. Вы знаете, что такое ощипать гуся?

— Кошмар, — сказала Нинон.

— Кошмар, — подтвердила Ирина.

* * *

Рассказы В. С. Работникова. Он врачевал после войны в Карпатах. Предыдущий доктор убит через стекло. Почему? Никто не знает. Но шепчут — бендера.

Однажды под ночь в открытое окно заглядывает бородатое страшное лицо: «Пан доктор! Трэба в лис ихать!»

Я понял, что ехать действительно нужно. В темноте у больницы стоит телега, в ней еще мужик. Сел. Поехали. Молчим. Хоть и темно, но мне завязали глаза. Приехали: костер, какой-то угол сарая, лежит мужик с огнестрельным ранением бедра. «Помогите, пан доктор».

Я сказал, что нужно ехать в больницу, здесь я ничего сделать не смогу. Снова поехали на этой телеге, уже с раненым, снова, хоть и ночь глубокая, с извинениями мне завязали глаза.

В больнице я сделал ему операцию, и два бородатых лица смотрели в окно операционной комнаты. Раненый, матерый сорокалетний мужик, вел себя очень мужественно. Казалось, два лица за темным окном ему придавали силы. Еще не застыл гипс, как он попытался встать… Работников оставлял его, но оба его товарища да и он сам не соглашались. Они уложили раненого на телегу и увезли. Через некоторое время неизвестная привезла доктору двух поросят и немного картошки.

* * *

Серое море было сплошь в морщинах, как кожа старого слона.

* * *

Три спортсмена выиграли по миллиону долларов. Американец: куплю бензоколонку. Француз — бистро. Русский:

— Отдам долги.

— А остальные?

— А остальные подождут.

* * *

Так и идем мы — три инфарктника. Скоро расставаться. Женя — он анестезиолог в онкологическом центре — говорит:

— Ну что, ребята, не дай, конечно, бог, но если насчет онкологии — пожалуйста.

— А если насчет переписи пленок — ко мне. У меня «Шарп» хороший.

— А я что? — говорит Даня. — Кран «Като» вам никому не нужен? Ну, если кому на участке скважину пробурить — пожалуйста.

* * *

Два чукчи:

— Что-то меня Гондурас беспокоит.

— Беспокоит? Не чеши.

* * *

Жванецкий после выступления в ЦУПе был в час ночи потащен на квартиру к кому-то из местных властей.

— Я тут, рядом! У меня жена внизу. (Где внизу? Выяснилось — в магазине работает.) Мы тут никому не помешаем, — все это разрезая колбаску и выставляя водку.

Только сказал, открылась входная дверь, и там стояла баба в белом халате и физкультурных штанах.

— Опять?? — заорала она на хозяина. — Ну-ка отсюда к е…и матери!! (Это — жена из магазина.)

— Да вот тут артист… — робко оправдывался хозяин.

— Где?

— Да вот.

Она схватила Мишку за лацканы пиджака и вышвырнула на лестницу.

Едва нашел такси. Ночью приперся в Москву.

* * *

Боже мой! Какую радость раньше нес с собой снег, когда легко любилось! Каким счастьем казалась жизнь, как хотелось жить дальше — в покое и в счастливых мучениях друг друга! Куда все это ушло? В какую-то черную яму, в зарешеченное отверстие общественного душа. Остались мелкие радости — что не тронули сегодня, не испортили настроения, не довели давление до клокотания в горле, дали спать.

* * *

На ляжках у человека наколки: на правой наколото — ПРАВАЯ. На левой — ЛЕВАЯ.

* * *

Лещенко: «В тридцатые годы у нас была такая бдительность, как пороховые газы: во все стороны».

* * *

Сначала завизируй, потом импровизируй.

* * *

После расстрела — танцы.

* * *

А и К идут по тропинке.

— Ну все равно, — говорит К, — хартия всегда стояла над органами принуждения.

А: — А где ты видел эту хартию?

К: — Ну кучка.

А: — Не кучка, а шайка.

К: — Ну шайка.

* * *

Все они стремились к одному — к максимальному личному выживанию. Я недавно видел фотографию всего клана моего шефа: на фоне дачи стоят доктора наук, директора институтов. Ни одного рядового. Ни одного неустроенного. Без «Мерседеса» ни одного.

* * *

Утром в пятницу, 10 февраля, было обсуждение моего сценария «1945 год». Я приехал немного пораньше. Элеонора сказала:

— Умер Устинов. Радио сменило программы.

— Почему Устинов?

— Он отменил поездку в Индию.

На том и порешили. Прошел редсовет. Прискакала Г. Шергова — то же! Но подошел Мелетин:

— А вот та сторона коридора имеет другое мнение.

— Кто?

— Сам.

Только потом, стоя у Манежа на красный свет, я увидел белый «Мерседес-7777», полный возбужденных людей, а за рулем Нонну Щелокову — улыбка, ликование от уха до уха — и понял: Андропов.

* * *

Я захожу в комнату, где на кровати лежит один из моих учеников. Перед ним — деревянная стена, рядом с ним — ящик гвоздей «сотка». Стена вся утыкана брошенными, как ножи, гвоздями.

— Портишь имущество? — сказал я.

— Порчу, — сказал он, продолжая метать гвозди.

* * *

Врачи — как поэты — ревнивы, но обсирают друг друга посерьезней.

* * *

Коля из группы захвата «Каскад». Ранение в голову. Пуля прошла под лобовой костью и вышла рядом с глазом. Вторая порвала перикард сердца. Были и еще ранения. «Никто не думал, что я выживу. Жене сказали — один шанс на тысячу. Если будет жить — слепой и обездвиженный. Жена в тот же день побежала в загс и развелась». Коля выжил. «Но это — тяжелей пули», — сказал он.

* * *

Женя приехал и сказал: «Херово, Юра, херово».

* * *

— Твой так определил: «Если думают о стране и партии — назовут Михаила Сергеевича. Если думают, как бы зажать все и дальше, — Гришку. Если думают о своей колбасе — завгара».

* * *

Грузин:

— На первую залезаю —