Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур

Анархия за это время приняла такой характер, что вызвала мрачное предсказание сэра Томаса Роу: «Я не могу сказать ничего больше, кроме того, что болезнь работает изнутри и должна разрушить эту империю. Мы каждый день ожидаем перемен и кровопролития. Мудрые люди отказываются стоять у руля, а глупцы скоро загонят себя и других на скалы. Если бы имелась наготове хотя бы одна рука, способная воспользоваться преимуществом, в мире не было бы жертвы легче, чем эта». И дальше: «Империя уподобилась телу старого человека, изъеденного множеством пороков, которые остаются, когда юность и сила уходят». Тем не менее прошло еще два с половиной османских века, прежде чем мир поставил «старому телу» диагноз «больного человека Европы».

Теперь действующим инструментом правительства стала женщина, султанша Валиде, с расколотой армией в качестве силы, стоящей за троном ее сына. Официальные посты стали предметом интриг одной или другой из двух клик и выделялись согласно капризу или покупались. Министры стали весьма расточительными в продвижениях на более высокие посты и взятках партии, одерживающей в данный момент верх, а также в повышениях жалованья как янычарам, так и сипахам. Великие визири быстро сменяли друг друга после того, как войсками был смещен Дауд-паша под запоздалым предлогом, что он отдал приказ о казни Османа.

Его преемником стал Мере Хусейн-паша, албанец, «тиран, ненавидимый всеми людьми», который начал свою карьеру поваром и впоследствии приобрел дурную славу в должности губернатора-мздоимца Египта. Во время своего пребывания в должности он систематически настраивал янычар против сипахов, давая им дополнительные привилегии и денежные вознаграждения за государственный счет, и наконец открыл янычарам склады султана с повелением: «Берите где хотите свое мясо, свои свечи и все, что вам нужно. Слава богу, падишах достаточно богат!» Сипахи в свою очередь также восстали и потребовали, чтобы он переплавил для них все серебряные и золотые изделия, имевшиеся в Серале. В Стамбуле не прекращались грабежи, убийства и поджоги, словно в городе, взятом осадой.

Когда янычары и сипахи вместе в какой-то момент повернули против Хусейна, султанша, полностью скрытая вуалью, но тем не менее вопреки законам Корана, публично появилась перед ними, чтобы спросить, какого из кандидатов они предпочли бы теперь в качестве великого визиря. Однозначного ответа не последовало, и пост пожаловали человеку, жена которого была няней султана. Когда восставшие потребовали его снятия на основании того, что он назначил погонщика осла и трубача муэдзином Айя-Софии и мечети султана, он был сразу же заменен другим, третьим великим визирем за четыре месяца, который тоже был смещен из-за тиранических причуд солдатни. Это стало сигналом к возвращению к власти Хусейна, «который потреблял общественное богатство с такой быстротой и изымал деньги у частных лиц настолько жестоко — чтобы поддерживать свой союз с янычарами, что даже получатели были напуганы и раздражены, а самые умные в этом всеобщем потреблении увидели свой крах».

События развивались в направлении кризиса после начала, вскоре после казни Османа, восстания в Азии, поднятого губернатором Эрзурума Абазой Мехмед-пашой, мнимой целью которого была месть за смерть султана. Заклятый враг янычар, Мехмед-паша был, несомненно, сообщником султана в его планах их разгрома азиатской армией. Со своей собственной большой нерегулярной армией и при поддержке других мятежных сил страны он довольно скоро уже контролировал большую часть Центральной и Восточной Анатолии. На этой территории ему предстояло господствовать, продолжая постоянно истреблять войска султана, на протяжении пяти предстоящих лет. После представителей улемы поднять восстание в Стамбуле гражданские и военные элементы провели общий совет и обеспечили назначение нового великого визиря — Али-паши, имевшего репутацию честного человека. Потом они призвали безумного Мустафу отказаться от трона, что «он, говорят, сделал с большой радостью». Младший брат Османа, Мурад, «истинный наследник», был затем избран султаном, оказавшись приемлемым кандидатом как для янычар, так и для сипахов. Они даже согласились ввиду полного истощения государственной казны отказаться от выплат, причитавшихся им по случаю восхождения на трон.

Таким образом, в 1623 году султан Мурад IV, еще один четырнадцатилетний мальчик, неопытный, но «толстый, живой наружности и с хорошей осанкой», совершил свой первый торжественный въезд в Стамбул. По крайней мере, в тот момент все казалось ясным и спокойным. Спасая себя на самом краю пропасти, Османская империя сделала еще один вдох. Живучая и сильная духом, она лелеяла надежды на новую жизнь и могущество под властью нового султана, достаточно сильного, чтобы проявить свою волю суверена.

В тот период Османское государство нуждалось и заслуживало власти тирана, которая могла бы противостоять тирании его вооруженных сил и продажности гражданских союзников. Нужен был суверен, способный творить насилие так же беспощадно, как это делали и они, чтобы заставить всех уважать власть закона, которую они свели к жалкому состоянию. В такого властелина превратился Мурад IV по мере взросления, чтобы стать за отведенный ему непродолжительный срок правления турецким Нероном. По словам Эвлии Челеби, наблюдательного турецкого писателя и путешественника, пользовавшегося покровительством двора и его уважением, «Мурад был самым кровавым из османских султанов».

Молодой султан, традиционно опоясанный мечом в мечети Айюба (Эюба), проследовал в Сераль, где вознес молитву, чтобы его служение в качестве суверена было угодно Богу и его народу. Затем, в соответствии с традицией, он отправился в имперскую казну. Здесь, как пишет Эвлия, «не было видно никаких сосудов из золота и, кроме ненужного хлама, обнаружилось лишь 6 мешков монет, сумка с кораллами и сундук с китайским фарфором. Увидев это, султан Мурад наполнил казну своими слезами и, дважды склонившись в молитве, сказал: „Иншалла, я заполню эту казну богатствами тех, кто их украл, и наполню еще пятьдесят хранилищ в дополнение к этому“».

Действительно, содержимое имперской казны упало до такого низкого уровня, что визири были вынуждены — с весьма скромным успехом — обращаться к некоторым иностранным послам с просьбами о займах, под предлогом того, что в прошлом они были обязаны платить дань. Мурад, однако, сумел найти 3040 мешков денег в своей собственной частной казне, которые раздали янычарам в течение месяца после его восхождения на трон, несмотря на то что ранее солдаты отказались от них.

Однако должно было пройти почти десять лет, прежде чем Мурад стал достаточно взрослым, чтобы взять бразды правления в свои руки. Его мать Кёсем, гречанка по происхождению (султанша Валиде), пока мальчик рос, прочно держала их в своих руках с энергией и умением. Но, несмотря на все свои деловые качества, султанша мало что могла сделать с недисциплинированностью солдат и с коррупцией в чиновничьей среде. За рубежом, пока Малую Азию раздирали гражданские войны и восстания, персы вернули себе Багдад и провинцию Эривань, восстали племена в Ливане, губернаторы Египта и других провинций колебались в своей лояльности, государства берберов утверждали независимость. Кроме того, восстали крымские татары, захватив в плен так много турок, что их рыночная цена упала до стоимости порции бозы — напитка из перебродившего проса, а казаки совершали набеги на черноморское побережье, проникали в Босфор и угрожали непосредственно пригородам столицы. Тем не менее сохранялось некоторое подобие традиционной власти, чтобы быть примером для мальчика Мурада, пока он рос, впитывая знания и наблюдая за ходом событий, и превращался в человека, озабоченного будущим своего государства.