Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV-XX вв. - Джон Патрик Бальфур

В ответ на это старейшины из сипахов заявили, что лично они хранят верность султану, но контроль всех рядовых выходит за пределы их возможностей. Султан ответил, что они должны выдать главных зачинщиков и дать клятву верности, как это сделали янычары. Сипахи подчинились. Наконец султан призвал к ответу судей. «Вы обвиняетесь, — сказал он старшим из них, — в продаже судебных решений за деньги и в разорении подданных империи». На это они ответили, что никто из них не стал бы так угнетать народ. Но они не в состоянии обеспечить свободное и независимое отправление правосудия из-за насилия со стороны сипахов во время проводимых теми собственных сборов налогов. Судья из Румелии заявил, что за противодействия этим вымогательствам помещение его суда подверглось нападению, а дом был разграблен. В ответ на это арабский судья из Азии встал, обнажил свой меч и с горящими глазами заявил: «Мой падишах, единственным лекарством против всех этих злоупотреблений является ятаган». Таков был принятый вердикт, подтвержденный клятвой. Все подписали указ, обязывающий подписавшихся бороться со злоупотреблениями и восстанавливать общественный порядок.

За словами последовали дела. Введенное Мурадом правление террора положило конец военной анархии. По его приказу доверенные сторонники и хорошо подготовленные лазутчики наводнили Стамбул, выслеживая известных предателей и вожаков восстания, казня их на месте мечами или удушением шнурками, и сбрасывали их тела в Босфор, который возвращал их на берег на обозрение толпы. Кровопролитие началось и в провинциях. Войска, лишенные своих лидеров и союзников, были запуганы и хранили молчание.

Теперь Мурад, сильной руки которого боялись больше, чем любого султана, его предшественника, мог ездить среди них лично, днем и ночью, переодетым или в своем облачении. Он разгонял незаконные сборища и собственной рукой наказывал нарушителей своих эдиктов. Позже, чтобы лишить народ мест сбора и возможных беспорядков, Мурад закрыл в городах империи все кофейни и винные лавки, причем не временно, а до конца своего правления, и объявил незаконным курение табака. Нарушители, застигнутые ночью за курением трубки, употреблением кофе или распитием вина, рисковали быть тут же повешенными или посаженными на кол, а их тела выбрасывались на улицу в назидание другим.

Со временем Мурад стал все больше испытывать жажду крови. Сначала казни оправдывались несомненной виной, затем они стали более огульными, но все еще основывались на подозрении в наличии вины, хотя зачастую и малообоснованном. Но в итоге султан стал убивать, невзирая на отсутствие каких-либо подозрений, просто ради убийства, из-за беспричинного каприза или дурного настроения. Погрязнув в кровавой вакханалии убийств, он полностью утратил уважение к человеческой жизни. Его появление повсюду вызывало полное ужаса молчание, когда все, подобно его глухонемым слугам, вели себя словно немые, общаясь не словами, а безмолвным движением губ и ресниц и стуча зубами от страха.

Его чудовищная жестокость стала легендой. Потревоженный шумным весельем группы женщин, танцевавших на лужайке у кромки воды, он поймал их всех и утопил. Он убил одного из своих врачей, заставив того принять большую дозу собственного опиума. Он посадил на кол посыльного, ошибочно сообщившего ему, что султанша родила сына, тогда как на самом деле родилась дочь. Он обезглавил своего ведущего музыканта только за то, что тот исполнял персидскую мелодию и тем самым прославлял врагов империи. Когда пользовавшийся расположением султана дервиш пошутил, назвав его «господином мясником», Мурад посмеялся над шуткой. «Месть, — говорил он, — никогда не дряхлеет, хотя она может седеть». Утверждают, что за пять лет по его приказаниям были загублены двадцать пять тысяч человек, многие из которых приняли смерть от его руки.

Тем не менее тирания Мурада спасла его империю от анархии. Настал конец всевластию местных тиранов. Он наказывал не простых людей, а тех, кто правил ими. Его железное правление восстановило порядок. При нем в казармы вернулась дисциплина, а в суды — справедливость. Мурад реорганизовал и укрепил армии, регулярную и нерегулярную, и разработал планы ее реформирования. Он провел реформу суда. Он увеличил доходы империи, которые теперь честно собирались и добросовестно распределялись. Он лишил сипахов их привилегий в управлении. Мурад устранил злоупотребления в феодальном землевладении и обеспечил законодательную защиту крестьянства.

Больше всего беспощадное осуществление Мурадом военной власти отвечало целям Османской империи в Азии. Его первая вылазка на другую сторону Босфора была недолгой. Подойдя к Бурсе, он обнаружил дороги в плохом состоянии и немедленно повесил судью Никомедии. Это произвело фурор в улеме Стамбула. Султан поспешил домой, где приказал казнить великого муфтия — первого, кто встретился с подобной судьбой от рук султана. В Малой Азии восстание в конце концов было подавлено после пяти лет борьбы, но его вождь, Абаза, был помилован султаном, разделявшим его ненависть к янычарам. После службы в качестве губернатора Боснии Абаза был вызван в Стамбул, чтобы служить их начальником — аги. Он исполнял свои обязанности, не ведая жалости. Но Абаза перестал быть фаворитом из-за интриг его врагов, которые настроили Мурада против губернатора и довели дело до казни.

Наконец весной 1635 года султан повел свою военную кампанию в Азии. Она началась как сопровождавшееся жестокостями посещение его азиатских владений, как кровавый, инквизиторский марш, в процессе которого каждая остановка оборачивалась резней среди его некомпетентных или подозреваемых чиновников, толпами собиравшихся в надежде поцеловать стремя султана. После торжественного въезда в Эрзурум в рядах своих янычар и сипахов султан отправился отбивать у персов Эривань. В войсках им поддерживалась строжайшая дисциплина, но в духе его предшественников солдаты были хорошо снабжены всем необходимым, его военачальники пользовались уважением, а он лично делил с воинами все тяготы походной жизни. Мурад вдохновлял своих командиров на подвиги и поощрял войска подношениями в виде серебра и золота. «Не знайте усталости, мои волки, — кричал им он, — пришло время расправить крылья, мои соколы».

После падения Эривани он направил чиновников подготовить свой первый победоносный въезд в Стамбул. Султан также дал им секретное поручение задушить двоих своих братьев. Это был акт, который он считал политически неоправданным, когда взошел на трон, но для которого миг победы казался вполне подходящим. Крики ужаса братьев — так он надеялся — заглушат крики триумфа народа; факелы двух похоронных процессий померкнут на фоне праздничного блеска городской иллюминации.

И снова в самом начале лета 1638 года на холмах Скутари султан Мурад водрузил свой имперский штандарт с семью бунчуками и начал свою вторую и последнюю военную кампанию. Ее целью было возвращение города Багдада, к укреплениям которого он подошел, в точном соответствии с планом, через сто десять дней похода, с фиксированными промежутками для остановок в пути. Существовала традиция, согласно которой Багдад, впервые аннексированный Сулейманом, может быть захвачен только лично сувереном. Оборона города была хорошо организована и велась обученными мушкетерами, и только после сорокадневной осады, в годовщину завоевания Родоса Сулейманом, крепость пала, уступив более умелому командованию Мурада. Он являл собой решительный пример своим людям, надев мундир янычара, чтобы собственноручно действовать в траншеях и лично наводить орудия. Когда в ходе вылазки гигантский перс бросил вызов храбрейшему из турок сразиться с ним один на один, именно султан (как гласит легенда) принял вызов, раскроив своему противнику череп до подбородка одним ударом меча. Захват города, по приказам султана, сопровождался массовой резней как войск, так и населения.