Год Огненной Змеи - Цыден-Жап Жимбиев

тебя понесло? Ну-ка, шагай, куда надо!

Он оборачивается и, удивленный, застывает на месте. Стелющийся по низине туман — словно выпавший на землю молочный дождь. И так же, как сам он только что возник из этой непроницаемой сырой белизны, прямо перед ним неведомо откуда появляется Балмацу, погоняющая трех коров.

— Есть тут хозяева или нет? — кричит она. — Что вы за люди, распустили скотину. Со вчерашнего дня в нашей пшенице пасутся. Обожраться могут, подохнуть. Кто отвечать будет?

— Здравствуйте, Балмацу, — снимает шапку Санджи. — Какая вы молодец! Мы их вчера искали, искали… Это знаете чьи коровы? Булата Сыденова подарок.

— Значит, это правда? Я слышала, Булат весь свой скот колхозу сдал, да не поверила.

— Правда. Он хорошее дело начал, верно?

— Не знаю…

— Дикие они какие-то. Убегают все время. Смотри-ка, бодаются! Эй, вы! — он ударил палкой по земле.

— У меня коров никогда не было, — говорит Балмацу. — Ну вот, принимайте их и опять не упустите.

Она хочет идти обратно, но Санджи задерживает ее.

— Подождите, Балмацу-абгай. Куда вы торопитесь? Расскажите, какие новости в вашей бригаде. Как ваши овцы?

— Ничего овцы…

— А как с Оюной работаете?

— Оюна замечательная чабанка, хотя молодая совсем. Без нее я бы ничего не сделала.

— Конечно, она вам помогла. А ваш муж… вернулся?

Балмацу блеснула глазами.

— Какое вам дело, вернулся или не вернулся?

— Ну… если не вернулся… Я вас с собой увезу, — пытается отшутиться Санджи.

Шутка его успеха не имеет.

— Все вы, мужики, одинаковые… Вы мне всякое не предлагайте! Лучше к другим обращайтесь, — свертывая тугую самокрутку, резко отвечает Балмацу.

— Вы всех на одну мерку не мерьте! — продолжает она и, заметив, что из крайнего летника кто-то торопливо вышел и шмыгнул за забор, показывает туда парню: — Видел? Вон один такой, Цынгуев по фамилии. Молочной водкой у доярок угощался. Переночевал, повеселился…

— Не может быть!

— Тебе, конечно, откуда знать. Да кроме меня, глупой, никто дальнему человеку о таких делах и говорить не будет. Ни для кого не секрет, зачем сюда бригадир похаживает. Вот они какие, мужики. Цынгуев этот… Всякий стыд потерял. A-а, ну его к чертям!

Как ни в чем не бывало к ним подходит Шойдок Цынгуевич в накинутом на плечи плаще, довольный, улыбающийся.

— Ты, студент, где это нашу чабанку подцепил? Или со свидания возвращаетесь? Смотри, еще увезешь ее от нас! Ха-ха-ха!..

Санджи покраснел.

— Я думаю…

Пуская густую струю махорочного дыма, Балмацу в упор отвечает бригадиру:

— Можете не бояться. Никто ваших чабанок никуда не увезет.

— А то — пожалуйста. Мы девушками богаты. Иди, студент, в нашу бригаду. Мы тебе добрую невесту подберем.

— Не каждый за всеми юбками гоняется, — подкалывает его Балмацу.

— Я пошутил, — Цынгуев тут же перешел на деловой тон. — Санджи, друг, мне ведь тебя надо. Ты нам не подсобишь купать овец?

— Можно. Почему же…

— Ну, я пошла, — круто повернулась Балмацу.

— Постой! Что-то я хотел с тобой передать. Совсем из головы вылетело, — стучит согнутым пальцем по лбу бригадир.

— Когда вернетесь, вспомните.

Чабанка широко зашагала с бугра и почти сразу скрылась в клубах тумана.

…Коровы сгрудились в ожидании дойки. Отощавшие за зиму на скудном силосном пайке, они снова раздобрели. Вымя у каждой чуть не лопается от молока.

Стадо довольно пестрое. Каких только пород в нем нет! И местные буренки, завезенные еще в тридцатых годах, и казахские, и бог весть еще какие. Жуют жвачку, чешутся о забор, отгоняют хвостами назойливых мух, протяжно мычат, словно зовут доярок.

Вот и доярки появились. Гремят подойниками, разбирают своих животных, окликают их:

— Пеструха!

— Таня, Таня…

— Безрогая!..

Доярки на ферме, как на подбор, матери-одиночки, крепкие, румяные. На всех одинаковые платки — недавно в магазине продавали, черные залатанные халаты, легкие обутки на босу ногу. Им здорово достается. Полный световой день на ногах. Коров много, и женщины устают возиться с ними, но работают привычно, споро. Управились с дойкой в два счета, но трех новых коров ни одна брать не пожелала. Расшумелись, заспорили:

— Почему на нашу ферму передали?

— А я хуже всех, да?

— Давайте по очереди.

— Еще чего! У меня и так сверх нормы.

По-своему они, конечно, правы. Но коровы же не виноваты. И Санджи пытается уговорить женщин:

— Мы должны поддерживать… Булат для колхоза старался…

Не тут-то было!

— Ты нас не агитируй. Если хочешь, сам дои.

— А что? — ничуть не смущается парень. — Думаете, не смогу? Нас кое-чему учили.

— Держи ведро! — ловит его на слове старшая доярка Дулма.

— Давайте.

То к одной, то к другой корове пробует подступиться Санджи, ничего у него не выходит.

— Саа! Стой! — кричит он.

Хоть бы что.

Попытался поймать буренку с обломанным рогом. Та, подпрыгнув на месте, припустила во весь опор. Санджи с прутом за нею. Не догнал. А корова еще, как нарочно, хвост задрала, на землю лепешек накидала, дразнится. Доярки хохочут.

Решил практикант хитрость применить, замаскироваться. У одной женщины халат взял, у другой платок. Надел — ну, девушка и девушка! Щеки, которых еще не касалась бритва, раскраснелись, пока за коровами бегал, глаза блестят.

— Смотри, кто-нибудь влюбится! — смеется Дулма. Она уже готова выручить парня, подоить этих строптивых коровенок, но Санджи и не собирается сдаваться. Взял в руки маленькую кормушку с концентратом, медленно пошел к буренке. И обманул! Потянулась она к пойлу-бурдуку.

Буренка изо всех сыденовских коров самая шалая. На нее раз поглядеть, и то видно, какую науку в жизни прошла скотина. Обломанный рог — это еще что! И прихрамывает она на одну ногу, и хвост у нее куцый, и всяких шрамов-ссадин не перечесть. Ни одна изгородь ее не держала. Сквозь любую чащу продиралась. С причудами коровка. Мимо развешенного белья, например, никогда не пройдет, непременно жевать станет. Очень нравится ей лизать замазку на окнах. В общем, животина на удивление.

Санджи удалось, приманивая кормушкой, загнать буренку в угол, привязать за рога к столбу, спутать задние ноги. Перевел дух, подставил подойник… Не тут-то было! Своенравная корова чуть с ума не сошла, когда парень прикоснулся к ее вымени.

Мучения Санджи только начинались.

Зажав подойник между коленями, он половчей уселся на скамеечке, стал осторожно и терпеливо массировать сухие соски. Буренка еще пуще разъярилась, взбрыкнула связанными ногами, выбила ведро, чуть не опрокинула Санджи.

Доярки, окружив практиканта, смотрели, как он укрощает корову, перешептывались. Они уже не шутили над парнем, не злословили. Его упорство внушало уважение.

Переупрямил Санджи буренку. Звонко брызнули о жесть тугие струи молока, теплые, пенистые. С непривычки у него быстро устали,