Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

На душе у нее стало легче, и все-таки она с нетерпением ожидала продолжения.

– Эмма взяла Поля за руку, и они побежали в шалаш. Я решила предупредить Альберту, да, к несчастью, наткнулась на Шамплена. Он сказал, что его жена отправилась на улицу Лаберж, к отцу. Настроение у Шамплена было скверное – ни дать ни взять черный медведь… Я испугалась, что он набросится на дочь и на Поля с кулаками, поэтому придумала какую-то историю и вернулась домой.

Артемиза умолкла – задумчивая, погруженная в воспоминания о событиях давно ушедших лет.

– Спасибо, что рассказали мне правду! Наверное, вы тоже задавались вопросом – ну, об Анатали… Отцом девочки может быть племянник вашего Жактанса, – предположила Жасент. – Что с ним сейчас?

– Увы, Поля уже нет в живых.

В доме Брижит Пеллетье на улице Потвен

Свернувшись клубком, Паком лежал на кровати, застеленной грязными простынями. Подушку он давно порвал, в бог знает котором по счету приступе ярости. В глубине своей сумрачной души Паком знал, что доктор с минуты на минуту поднимется по лестнице, отругает его ледяным тоном, а затем сделает один или пару уколов. И мама его больше не любит… Паком твердил это про себя, плача от испуга. Это произошло не сразу. Еда постепенно становилась все более пресной, потом его лишили сладостей и выпечки. Когда Паком жаловался, глядя на неаппетитное блюдо, Брижит заводила песню об экономическом кризисе – послушать ее, так ничего подобного еще не бывало в мире. Она жаловалась на то, что кончились деньги, а сама прятала их под матрасом.

Если Паком вел себя неспокойно, требовал поцеловать его на ночь, она молча качала головой и в ее глазах появлялся странный блеск, которому он не находил объяснения. Посторонний наблюдатель сказал бы, что это садизм, но ни мать, ни сын такого слова, конечно, не знали.

Доктор Сент-Арно однажды упрекнул вдову в том, что Паком живет в антисанитарных условиях.

– У меня больше нет сил его купать и обстирывать! Он все пачкает. Особенно по ночам, да только я не хочу вам об этом рассказывать, – отвечала Брижит. – Нужно отдать его в специальное заведение.

Полоумный парень услышал это и все понял. Он уже попадал в больницу, и ему там было очень плохо. Паком любил гулять по полям в окрестностях Сен-Прима, не важно, шел ли снег или волосы ему трепал июльский ветер… Сейчас же Паком снова сидел под замком и все его тело болело от вчерашних побоев. Он все плакал и плакал. Когда доктор уйдет, Паком забудет Эмму… Вчера он подумал, что нашел ее, только маленькую, но девочка его испугалась. И всё из-за этой дрянной собаки!

«Противная псина! – злился парень, сверкая глазами. – А Эмма – хорошая, Эмма – красивая…»

Это был всплеск радости и света в хаотичном мраке, сгущавшемся с каждой секундой. Воспоминание об Эмме связывало Пакома с теми спокойными днями, с тем счастливым временем, когда мать его любила, а Матильда угощала тортом…

У Артемизы в тот же день

Растерянная Артемиза кончиками пальцев постукивала по деревянной столешнице. Женщина сама не верила, что обо всем рассказала, раскрыла секрет, который ей удавалось хранить годами.

– Конечно, я подумала об этом, когда ты разыскала Анатали, – стараясь говорить как можно мягче, призналась она. – «Может, это ребенок нашего Поля?» – сказала я себе.

– По срокам все сходится, – вздохнула Жасент. – Моя племянница родилась в марте. И, в некотором смысле, это предположение меня утешает. Поль и Эмма хотя бы были друг в друга влюблены!

– Ну, бедный мальчик точно был влюблен, – уточнила Артемиза, и вид у нее почему-то был смущенный.

– Когда он умер? Недавно? Мне бы так хотелось с ним поговорить, узнать побольше об их с Эммой романе!

К удивлению Жасент, хозяйка дома отвернулась, чтобы скрыть печальное выражение лица.

– Ох! Уж лучше я все тебе расскажу, раз начала! Думаю, Поль и ваша сестрица встречались до середины августа, но мне было уже не до того. Со дня на день я должна была родить третьего ребенка, и мне часто хотелось прилечь – болели ноги. И вот незадолго до родов брат Жактанса приехал за сыновьями на машине. Видела бы ты лицо Поля! Жалко было на него смотреть. Можно было подумать, что его отправляют в тюрьму. Перед самым отъездом Поль шепотом – так, чтобы никто не слышал, – спросил у меня, можно ли написать на наш адрес письмо для Эммы, чтобы я его ей передала. Ты меня знаешь: я расчувствовалась и согласилась. А он и говорит: «Тетушка, мы с Эммой наверняка скоро поженимся. Я должен поговорить об этом с родителями». Я, конечно, обрадовалась, что наши семьи породнятся. Но в голове невольно промелькнула мысль: у молодых есть повод поспешить. Ну, ты меня понимаешь…

Взволнованная Жасент кивнула. Она боялась того, что ей еще предстояло услышать. Разумеется, случилось что-то ужасное, что расстроило планы счастливых влюбленных. Во рту у нее пересохло от волнения, и она сделала глоток чаю.

– Но твоя сестра все испортила.

– Как это?

– Поль был ей уже не нужен. Первое письмо от моего племянника пришло, когда я все еще была на сносях. Я устроила так, чтобы передать его Эмме – конечно, подальше от любопытных глаз. По утрам она любила гулять у озера. Я помахала ей с крыльца, и она подошла ко мне. Взяла конверт и… Знаешь, что она сказала? «Мне очень жаль, что вам пришлось побеспокоиться, мадам Тибо! Больше писем для меня не будет, не волнуйтесь. Я напишу вашему племяннику и потребую, чтобы он оставил меня в покое».

– Господи, но почему? – изумилась Жасент. – Ведь все так просто! Они бы поженились, и ребенок родился бы в законном браке. А что вышло? Нет, я не упрекаю вас, Артемиза, но вам следовало рассказать обо всем нашей матери.

– Твоя правда, Жасент, и потом я очень жалела, что не сделала этого. Пойми, я никому ни слова об этом не сказала, даже Жактансу! Муж у меня добрый, славный, но строгих правил, и от других требует того же. К тому же в то время он пропадал на поле – вот как сейчас. Жактанс ничего не знал и не видел. А когда начинаешь что-то скрывать, обратного пути уже нет. Хотя, если бы я могла предвидеть последствия, я бы молчать не стала…

Волнуясь все больше, Жасент подумала о том, что соседка слишком долго замалчивала важные факты. Ей следовало открыть правду раньше – гораздо раньше.

– О каких последствиях вы говорите? – срывающимся голосом спросила Жасент.

– Думается мне, Поль был без ума от твоей сестрицы. Вот и не смог пережить того, что она больше не с ним, что его выбросили, как игрушку, которая перестала нравиться. Он повесился, бедняга, за три дня до Рождества 1924 года. Октав, брат Жактанса, сообщил нам эту грустную новость в письме. Мой муж ездил на похороны. Как и в случае с вашим отцом, кюре решил, что парень покончил с собой в приступе отчаяния, из-за неврастении. Милостивый Иисусе, я и слово-то это запомнила, хоть и услышала его впервые!

– Ушам своим не верю! – крикнула Жасент в ужасе. – И вы через столько лет считаете возможным рассказывать мне эту жуткую историю?