Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин
Шрифт:
Интервал:
Саутин ловит начальственный пас на лету и сразу обнаруживает еще 3,2 млн «недоучтенных» при первичном подсчете душ, которые якобы выявились при дополнительном подсчете контрольных бланков. В итоге официальная оценка населения по новой переписи составила 170,5 млн. Ответственные граждане, довольные достигнутым компромиссом, расходятся по домам.
Что помешало Осинскому, Кравалю, Верменичеву, Курману и другим сразу поступить как Саутин? Сохранили бы жизнь и свободу себе и десяткам коллег. Уберегли бы от «проверочно-мордобойной работы» свое многострадальное ведомство, объявленное гнездом троцкистов-террористов, да к тому же еще при поддержке затаившегося дворянства, которое проверкой НКВД было выявлено в кадрах ЦУНХУ среднего звена в количестве двух человек. В самой общей форме ответ ясен: помешала старорежимная система очевидностей, незримо запечатленная в мировоззрении и манере поведения экспертов. Именно над этой незримой системой, включая представления о функции социальных наук, тов. Сталин и отпраздновал полную (и окончательную?) победу во второй половине 30-х годов. Его испытанную временем модель не без успеха возрождают вертикальные идеократы в сегодняшней Российской Федерации. Хотя им, бедняжкам, труднее: ни тебе расстрелять как следует, ни стереть в лагерную пыль. Фальсифицировать статистику приходится с оглядкой. Но ничего, справляются — благо чувствуют за спиной отеческую поддержку руководства.
Когда в начале 30-х стали поступать первые сигналы о разворачивающейся катастрофе, Сталин сразу (уже в который раз!) продемонстрировал свои реальные приоритеты. Первым делом закрыл Демографический институт Академии наук и репрессировал его руководство. Институт был создан совсем недавно и проработал всего четыре года. В Госплане и ЦУНХУ сигнал поняли и прочувствовали. Хотя, судя по результатам, недостаточно глубоко. Во всяком случае, публикацию данных о естественном движении населения, как сообщает Курман, прекратили. Но догадаться, что наверху от них ждут прямого подлога, оказались все-таки еще не способны. Проявили политическую незрелость и близорукость. Вследствие чего вынудили вождя пойти на экстраординарные меры: объявить дефектной перепись 1937 г. и поручить чекистам пересчитать все заново. После чего вообще закрыть демографические исследования — от греха подальше.
Демографический плакат 1936 г. Автор В.И. Говорков. Источник изображения: https://www.historyworlds.ru/gallery/raznye-temy-iz-istorii/sssr1/cccp-plakat/&fstart = 11
В кадровом отношении история наведения порядка в учете населения выглядит так. Начальник Центрального управления народно-хозяйственного учета, старый большевик и эксперт с мировым именем Н. Осинский (Валериан Оболенский) после стычек со Сталиным по поводу озвученных на XVII съезде цифр сначала был аккуратно (по собственному желанию) передвинут в незначительную госплановскую комиссию по определению урожайности. В октябре 1937-го арестован вместе с 25-летним сыном Вадимом по обвинению в принадлежности к правым уклонистам, хотя на самом деле был скорее пламенным леваком. Сына расстреляли в декабре — вероятно, чтобы помочь отцу глубже осознать допущенные ошибки. Отца допрашивали дольше и расстреляли только 1 сентября 1938 г. Он был известен еще до революции как крупный эксперт по экономической (в том числе сельскохозяйственной) статистике; стал первым председателем Высшего совета народного хозяйства в декабре 1917 г. Специалистом был сильным, но с неизжитыми элементами интеллигентской порядочности, глубоко чуждой новому вождю и общенародному строю.
Еще в январе 1928 г., после скоротечного эпистолярного конфликта со Сталиным по случаю посадки брата своей жены В.М. Смирнова (семья Осинского взяла на воспитание сына Смирновых Рэма, который остался сиротой из-за синхронного ареста отца и матери), Осинский довольно четко сформулировал в записке Сталину от 4 января свою экспертную позицию:
«…Я считаю себя вправе иметь самостоятельное мнение по отдельным вопросам и это мнение высказывать (иногда — в самых острых случаях — только лично Вам или Вам и Рыкову, как Вы помните, — во время съезда). За последнее время я получил по этой части два урока. Насчет хлебозаготовок Рыков сказал, что мне надо “залить горло свинцом”. Вы мне возвратили письмо. Ну что ж, если и этого нельзя, буду с этим считаться.
А ведь чего проще: отпустите меня за границу поработать год над книжкой — и совсем от меня не будет докуки.»[127].
Такие формулировки в то время уже мало кто себе позволял. За границу Осинского, понятно, не пустили: слишком много знает. Да еще какую-то книжку собрался писать. И все равно он продолжал хранить лояльность если не лично вождю, то хотя бы партии и прежним своим идеалам. Как трудно перестраиваются очевидности у досоветских людей! А у советских, напротив, удивительно легко. Особенно если в здоровом коллективе. Весной 1938 г. перетрусившая Академия наук СССР вопреки собственному уставу лишила Н. Осинского звания академика — за несколько месяцев до расстрела.
Иван Краваль, тоже неплохой специалист по статистике, хотя классом пониже, сначала был назначен в ЦУНХУ заместителем Осинского. В 1935 г. занял его место. Арестован 31 мая 1937 г., расстрелян уже 21 августа. Его на полгода сменил Иван Верменичев, человек уже более лубянский, нежели научный (начал трудовой путь в 1919 г. с поста председателя уездной ЧК в городе Пржевальске)[128]. Автор довольно постыдного письма Молотову с тщетной попыткой откреститься от арестованных ранее коллег — не по ЦУНХУ, а по прежним делам сельскохозяйственной академии. Проверенный кадр — крепко поучаствовал еще в истреблении «кондратьевщины» в 1930–1931 гг. Не помогло: скороспелый начальник ЦУНХУ чекист Верменичев арестован 5 декабря 1937 г., расстрелян 8 февраля 1938 г., всего через два месяца. Позже были расстреляны и следователи, которые вели дело статистиков. Проект закрыт, забудьте. Концы в воду. Вперед, к новым победам!
Бог троицу любит. В 1938 г. руководить проклятым ведомством назначен третий подряд Иван — Саутин. Этот, как мы видели, политику партии и правительства понимал правильно. В связи с чем благополучно дожил до старости, окруженный почетом и уважением. С его приходом в делах государственного учета наступили наконец спокойствие и порядок. Пришедшие с ним и с Верменичевым люди из ЧК быстро поменяли корпоративную культуру ведомства и без помех провели истинно партийную перепись 1939 г. Она подтвердила справедливость цифр тов. Сталина. Впрочем, с поправкой на два года (позже) и на 10 млн человек (меньше).
Среди профессиональных демографов по отношению к переписи 1939 г. давно сложился четко выраженный негативный консенсус. В сферу широкой публицистики эту проблему вынес М. Тольц[129]. Но достоянием коммуникативной памяти она так и не стала: людям комфортнее живется с героическим эпосом про белый китель. Хотя, кажется, куда уж яснее: при плане второй пятилетки в 180,7 млн эффективный менеджер с помощью расстрелов и посадок со скрипом натягивает вторичный продукт переписи 1939 г. до 170,5 млн. После чего даже в официальных советских справочниках начиная с 1962 г. специалисты тихо возвращаются к оценке в 163,8 млн на 1937 г.[130] Как обычно, без пояснений, хотя еще в 1934 г. Сталин рассказывал про 169 (168) млн. Так что при самом трепетном отношении к чувствам джугафилических страстотерпцев вопрос сводится к тому, 10 млн (180,7-170,5=10,2) или 17 млн (180,7-163,8=16,9) человек социалистическая Родина недосчиталась благодаря невероятным успехам коллективизации и первых сталинских пятилеток.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!