Законы границы - Хавьер Серкас

мы спокойно выпили и поболтали за барной стойкой. Он рассказал мне о своей новой жизни, мы поговорили о его работе, о появившихся у него новых знакомых, в особенности о его шефе, которого Сарко хвалил. В общем, у меня сложилось впечатление, что он вполне доволен новым положением вещей. Около девяти часов я отвез его обратно в тюрьму.

В последующие месяцы визиты Сарко ко мне в контору сделались регулярными. Пару раз в неделю он появлялся у меня в офисе около семи часов, и мы отправлялись в бар — немного отдохнуть после окончания рабочего дня. Сначала эти визиты радовали меня: мне нравилось общаться с Сарко, и я гордился, что люди видели нас сидящими вместе за барной стойкой в «Ройале» или прогуливающимися по улице Жауме I или крытой галерее Сан-Агусти. Это был тот самый Сарко, и знакомством с ним можно было гордиться. Однако еще больше я радовался, что теперь он был свободным и преобразившимся человеком, и его свобода и преображение во многом являлись моей заслугой. В то время — вероятно, под влиянием жизнерадостности Сарко — между нами установились доверительные отношения, и именно тогда произошло событие, о котором я вам сейчас расскажу, с условием, что вы не станете включать этого в свою книгу.

— Повторяю: вы сможете прочитать мою рукопись, прежде чем я сдам ее в издательство, и если вам что-нибудь не понравится, я это уберу.

— В таком случае вот моя история. Речь пойдет о Батисте. Помните его?

— Конечно, задира из вашей школы.

— Большинство своих друзей с улицы Катерина-Альберт я к тому времени потерял из виду, хотя иногда доводилось встречать кого-либо из них, и я знал, что все они остались в городе или в этой же провинции, за исключением Каналеса, ставшего инженером лесного хозяйства и жившего в одном из городков Авилы, и Матиаса, много лет работавшего в Брюсселе, в Европейском парламенте. Жизненный путь Батисты проследить не составляло труда, потому что он сделался популярным персонажем, и его история явилась примером личного успеха, столь любимым журналистами и становящимся не редкостью во времена больших возможностей. Батиста происходил из богатой и очень влиятельной местной семьи. Я упоминал, что его отец много лет был начальником моего, а прежде он был председателем Совета провинции, кстати, последним председателем франкистского совета. Однако с приходом демократии жизнь семьи свернула с дороги процветания, и через несколько лет отец Батисты умер, оставив родных разоренными. И тогда Батиста, которому в то время было лет двадцать, взялся за маленькую свиноферму своего деда в Монельсе, превратил маленькую свиноферму в большую, затем большую свиноферму в маленькую колбасную фабрику, а маленькую колбасную фабрику — в большую и в конце концов стал крупнейшим производителем колбасных изделий в Каталонии, молодым образцовым предпринимателем, которому благоволила новая каталонская власть, в результате чего яростный сторонник всего испанского перевоплотился в столь же яростного каталонского националиста. И вот однажды, когда я сидел за барной стойкой в «Ройале» рядом с Сарко, мне вдруг пришло в голову спросить его в лоб: «А знаешь, почему я присоединился тогда к вашей компании, для чего стал бывать каждый день в «Ла-Фоне?»

Сарко благодушно рассмеялся и заказал себе пива. «Для чего же еще? — произнес он. — Чтобы быть поближе к Тере». Я тоже засмеялся: «Ну, помимо этого». «Чтобы помочь нам, — добавил Сарко. — Ведь я тебя обманул». «Ты меня обманул?» — удивился я. «Конечно, — радостно кивнул он. — Я сказал тебе, что мы собирались грабануть старика из игрового зала «Виларо», и ты думал потом, будто мы отказались от своего намерения, чтобы сделать тебе одолжение, и мне пришлось уговаривать Гилье». Сарко подали пиво, он жадно выпил его и рыгнул. «Ты был тогда просто дурачком, Гафитас», — усмехнулся он. Я заказал еще два пива и ответил: «А ты настоящий сукин сын». «Ты только сейчас это понял? Вообще-то, это была идея Тере. Она сказала, что будет лучше, если ты присоединишься к нам по своей воле, чем по принуждению. Кстати, ты видишься сейчас с ней?» «В последнее время нет, — ответил я. — А ты?» «Я тоже», — ответил Сарко. «А с Марией?» «Конечно».

Нам принесли пиво. Сарко отпил глоток из своей кружки и напомнил мне про мой вопрос: почему я присоединился к их компании, для чего каждый день стал ходить в «Ла-Фон»? Тогда я протянул ему газету, сложенную на странице, где была помещена фотография Батисты. «Чтобы спастись от этого типа», — объяснил я, указав на фото. Пока Сарко, отхлебывая пиво, разглядывал лицо Батисты, я кратко пересказал ему ту историю. «Черт возьми! — воскликнул он. — Вот это действительно сукин сын». Я продолжал свой рассказ, признавшись, что в глубине души так и не простил Батисту и порой, в периоды слабости, когда я видел его такое самодовольное лицо в газетах или по телевизору, на меня вновь накатывали унизительные воспоминания обо всем том, что мне пришлось пережить по его вине. Иногда я даже жалел, что не отомстил ему в свое время, и в такие моменты, если бы я мог уничтожить его, нажав кнопку, сделал бы это без колебаний.

В тот вечер мы уже не говорили ни о чем другом, и я тогда выпил липшего, однако в последующие дни больше не обсуждали данную тему, и Сарко забыл о Батисте. И вот потом, через две недели, все и случилось. В тот день Губау пришел в офис очень взволнованный и рассказал услышанную по радио новость: Батисту изрезали ножом у дверей его дома в Монжуике, пригородном квартале Жироны. Все утро поступали дальнейшие известия об этом происшествии: Батисту госпитализировали в больницу «Труэта», он находился между жизнью и смертью. Ему нанесли семь ножевых ранений, и нападавшего никто не видел. К полудню стало известно, что мой бывший товарищ по школе Лос-Маристас скончался.

Вечером Сарко в очередной раз появился у меня в офисе, чтобы отправиться со мной в «Ройаль» выпить пива. «Помнишь типа, о котором я недавно тебе рассказывал? — спросил я и уточнил: — Задиру из моей школы?» «Естественно», — ответил Сарко. «Его убили сегодня утром». Сарко уставился на меня и, увидев, что я не собирался продолжать, произнес: «Ну и что?» «Его семь раз ударили ножом! Представляешь?» Я хотел сказать что-то еще, но промолчал, заметив, что на губах у Сарко блуждает улыбка. В этот момент мне вспомнилось, что каждое утро он покидал тюрьму незадолго до того времени, когда убили Батисту, и, охваченный неожиданным подозрением, я подошел к двери своего кабинета,