Законы границы - Хавьер Серкас

благородным преступником, вступившим на праведный путь. Все видели в нем безнадежного и отвратительного наркомана, неисправимого преступника — хитрого и неблагодарного; омерзительного маргинала, не способного вызывать ни малейшей симпатии и сочувствия. В общем, воспринимали Сарко как злодея, а не как жертву. Этой трансформации значительно поспособствовала Мария, которая в своих выступлениях по телевидению принялась лить грязь на Сарко, Тере и меня. Тогда я осознал, что она превратилась в злобную и жаждущую отмщения женщину. Полагаю, вы не видели то первое ее интервью, потому что у меня нет его в записи. В любом случае подобное имеется в Интернете.

— Я поищу.

— Интервью вышло в субботу, поздно вечером, в одной из самых рейтинговых передач. С Марией более часа беседовали ведущий и несколько журналистов, чтобы она наконец рассказала правду о своих взаимоотношениях с Сарко и прояснила предыдущие намеки о том, что их свадьба на самом деле была фикцией. В то время в ее внешнем виде уже не осталось ничего от робкой, грустной и незаметной женщины, какой я впервые увидел ее в своем кабинете несколько лет назад. Мария отрастила волосы, перекрасилась в блондинку и сделала химическую завивку, на лице у нее был яркий макияж, и одета она была в атласный фиолетовый костюм — блестящий, узкий и с большим декольте. В тот вечер Мария устроила настоящий спектакль, достойный театральной дивы: в ее речи эмоций били через край, она делала эффектные паузы, заламывала руки и выразительно смотрела в камеру. Заявила, что они с Сарко не виделись уже много месяцев и новости о нем она узнавала только из прессы. Затем сообщила, что длительное время Сарко избивал ее, воровал у нее деньги, совершал над ней сексуальное насилие и к тому же домогался ее дочери. Он изменял ей с Тере, а мы трое — Сарко, Тере и я — обманным путем склонили ее к браку с ним, чтобы вытащить его из тюрьмы. Мария утверждала, будто выплачивала мне огромные суммы за защиту Сарко, и я знал об издевательствах над ней со стороны Сарко и Тере, но ничего не предпринимал, чтобы остановить это, поскольку в юности принадлежал к банде Сарко, и они с Тере шантажировали меня, угрожая сделать достоянием общественности мое преступное прошлое. Я слушал все это в прямом эфире, сидя в мансарде на улице Ла-Барка, скорее зачарованный, чем рассерженный или возмущенный, будто речь шла не обо мне, а о каком-то другом человеке. Когда Мария принялась сыпать этими откровениями, я подумал, что хорошая ложь не может быть чистой ложью, поскольку чистая ложь всегда неправдоподобна. Чтобы выглядеть правдоподобной, она должна отчасти быть построена на правде. Я задавался вопросом, каковы были те частицы правды, содержавшиеся в лживых словах Марии? Например, мне было известно, что Сарко действительно воровал у нее деньги. Я спрашивал себя, правда ли Сарко избивал Марию и домогался ее дочери? Однако то, что в юности я состоял в банде Сарко, разумеется, было правдой — как и то, что все мы в какой-то степени обманули Марию, желая устроить их брак с Сарко, заполучив весомый аргумент в пользу его освобождения. Также я размышлял над тем, действительно ли Сарко изменял Марии с Тере и не потому ли Тере не захотела больше встречаться со мной, когда он стал получать отпуска на выходные? Может, они виделись тайком и именно поэтому она решила держать меня в то время на расстоянии?

Едва началась та передача, как мне позвонил Губау, а следом за ним — моя дочь и Кортес, и, прежде чем я лег спать в тот вечер, со мной поговорили по телефону по меньшей мере человек десять. Все они посмотрели передачу и желали высказать свое мнение, а также выяснить, как я все это воспринял. Большинство пытались успокоить меня, заверяя, что эта женщина не в себе, она порола чушь и единственным ее желанием было красоваться на телевидении. Однако имелись и другие реакции. В тоне моей сестры, например, я уловил под напускным негодованием нотки досады, словно ей было обидно, что «младший братик» достиг такой громкой известности, и в то же время чувствовалось, что она испытывала тайную гордость за то, что я наконец-то добился настоящего успеха. «Это правда, что ты состоял в этой банде? — спросила меня бывшая жена — со смесью восхищения и удивления. — Черт возьми, мог бы рассказать мне об этом. Тогда понятно, почему ты всегда был помешан на Сарко…» Я старался сохранять хладнокровие в разговорах со всеми, показывая, что не следует придавать особого значения передаче и обвинениям Марии. Однако к тому моменту, когда телефоны наконец замолчали, осознал, что все это несомненно повлияет на мнение общества обо мне, а значит, не может не сказаться на моей репутации.

В последующие дни желтая пресса охотно тиражировала высказывания Марии, тему с жаром обсуждали на радио и телевидении, и в понедельник утром я прочитал в глазах всех вокруг — и у себя в офисе, и в суде, — что это только начало. Днем моя секретарша перевела мне звонок, которого я не ждал. Звонил продюсер той программы, в которой Мария приняла участие пару дней назад. Он назвал свое имя — Лопес де Соль — и предложил мне прийти в следующую субботу к ним в студию, чтобы ответить на обвинения Марии. Предполагалось, что это будет интервью в то же время, на той же площадке и с участием тех же журналистов, что и в прошлый раз. Я поблагодарил за это приглашение, но отказался. Продюсер же сказал, чтобы я не торопился и подумал, а он снова позвонит мне вечером. Я ответил, что уже подумал, так что ему не стоило утруждать себя лишним звонком. После этого продюсер заговорил несколько по-иному: дружеским и одновременно покровительственным тоном предложил мне довольно скромную сумму денег и пояснил, что выступление Марии в их программе имело огромный успех и в следующую субботу они планировали продолжение. Если я не соглашусь на интервью, то героем их передачи снова станет Мария. В тот момент я потерял над собой контроль и принялся кричать, что он мог поступать, как ему вздумается, но, если Мария опять начнет говорить про меня гадости, я подам в суд за клевету и оскорбление чести и достоинства — как против нее самой, так и против создателей передачи. Моя угроза не произвела впечатления на продюсера. Он пощелкал языком, вздохнул и, прежде чем положить трубку, сказал: «Вы так ничего и не