След «черной вдовы» - Фридрих Незнанский

Гоголев усмехнулся, пожал плечами и вопроситель­но взглянул на Поремского. А у того снова высвети­лась перед глазами слишком уж эффектная поза «отды­хающей женщины». Он посмотрел на нее, она же на­стороженно поймала его взгляд и опустила глаза. И не покраснела, во характер! -Ну и черт с ней. На допросе уже не отвертится.

И Владимир сказал, что не будет возражать сейчас против ее приватного, так сказать, разговора с Викто­ром Петровичем, что совсем не исключает и последую­щего официального допроса ее в качестве подозревае­мой... Тут Поремский поймал мгновенный остерегаю­щий взгляд Гоголева и замолчал, предоставив женщи­не понимать сказанное им, как она сама того пожелает. Подозревается в соучастии, чего еще? Да вон хоть те же наркотики! Она же сама официальное лицо! Врач- нарколог!

Но ничего этого Владимир не сказал, и Гоголев кив­нул ему с поощрительной улыбкой.

— Занимайтесь там пока, — кивнул он в сторону комнаты. — А вам, Мария Леонтьевна, с разрешения и Владимира Николаевича, я предлагаю сделать следую­щее. Давайте не будем дальше мешать работать след­ственной бригаде и поедемте в одно тихое местечко, где мы сможем поговорить откровенно. А там и решим, как у нас потечет дальнейшее расследование, не возражае­те? Лично у вас здесь больше нет важных дел?

— У меня их и прежде-то не было, тем более — сей­час, — вздохнула она.

— Не возражаешь? — спросил Г оголев у Поремс­кого.

— Нет, но на всякий случай напоминаю о Новиченко, не забыли такого?

— Я помню, — улыбнулся ему Гоголев и рукой по­казал Торопкиной на дверь.

Нет, здесь вовсе не безобидной оргией пахло. Но «доктор Торопкина», обрадованная своей первой «по­бедой» над тупыми милиционерами и еще не представ­ляя себе собственной судьбы, страстно закатывала гла­за и наивно уверяла Виктора Петровича, что под воз­действием даже самой малой дозы кокаина половая страсть, особенно когда человек уже в возрасте, дости­гает невиданной силы. Просто надо уметь этим делом очень грамотно пользоваться и проверять исключитель­но на себе, не втягивая в этот восхитительный омут дру­гих. Возникают такие буйные фантазии, что партнеры, в приступах прямо-таки невероятных сексуальных до­могательств друг к другу, теряют всякую осторожность, переходя любые границы дозволенного природой, а ведь она позволяет решительно все!

Кажется, Мария Леонтьевна, искренне увлеченная собственной лекцией, готова была уже продемонстри­ровать некоторые аспекты того самого, дозволенного. Но внимательный и снисходительный взгляд Гоголе­ва, похоже, сбивал ее пыл и заставлял сомневаться, тот ли тон она выбрала, ту ли тактику предпочла?

А место для столь душевного разговора было выб­рано очень удачно. На Петроградской улице, в боль­шом доме, битком набитом коммунальными квартира­ми, у Гоголева было оборудовано свое личное, конспи­ративное пристанище — еще со времен работы в уго­ловном розыске. Здесь он встречался со своими агента­ми, здесь мог обеспечить и себе, и своим сексотам — секретным сотрудникам — полную безопасность. И привез он сюда Марию Леонтьевну в связи с некоторы­ми, неожиданно возникшими у него планами. Нет, вов­се не теми, что уже, вероятно, начали туманить слиш­ком уверенную в себе и в своих чарах женщину.

Странно, с чего бы это? Далеко ведь не красавица, да и просто на симпатичную бабу, с которой можно выйти, не стесняясь, в люди, тоже не особо тянет. И годами уже не вышла — в полвека совсем не находка. Может, дей­ствительно сидит в ней какой-то черт с секретом? Взять того же Вампира. Ему что, молодых девок не хватало? Балерин, вроде Волковой? Да нынче за очень большие деньги можно себе настоящую принцессу с многовеко­вой родословной выписать, а не то что какую-нибудь диву из кордебалета. Однако же нашли-то с ним именно ее, да еще в совершенно разобранном виде, от которого кое у кого слюноотделение началось. Непонятно.

А Мария Леонтьевна между тем так активно изоб­ражала почти невинную — ну разве что самая ма­лость! — и наивную дурочку, не вовремя расслабившу­юся и оконфузившуюся перед большим количеством молодых людей, что кто-то другой, пожалуй, и пове­рил бы в ее искренность.

Но когда Гоголев, устав от напряжения, сообщил, что охотно принял бы ее версию, но, вообще говоря, то, что происходило у них с Масленниковым, — это сугубо их личное дело, нравится им таким образом про­водить время, валяйте, ребята, резвитесь. За то, что они творят друг с другом в постели, или в кресле, или черт знает где, но только не в общественном месте, их не со­бирается никто наказывать. О наркотиках, которые, по ее словам, активно стимулировали их половые отноше­ния, можно поговорить отдельно, это сейчас не самое главное. Но задержана-то она по подозрению в соучас­тии в совершении особо опасного уголовного преступ­ления, по сути, террористического акта, на расследова­ние которого брошены все лучшие силы Генеральной прокуратуры, Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел, вот в чем дело.

И тут у «доктора Торопкиной» вмиг упало настрое­ние. Резко усилились вдруг и до того, оказывается, не прекращавшиеся головные боли, похоже, начался при­ступ ишемии. Но когда Виктор Петрович, проявив га­лантное участие, предложил ей лекарство на выбор: валидол, нитроглицерин либо коньяк, она без раздумий выбрала последнее. И даже отказалась на всякий слу­чай померить давление — у Гоголева имелся тут аппа­рат для измерения.

Выпив, она задумалась и сразу превратилась в обыч­ную пожилую женщину, растерявшуюся до такой сте­пени, что достала сигареты из сумочки и стала стара­тельно прикуривать одну из них не с того конца. Пока Г оголев не указал ей на ошибку. Она смяла сигарету в пальцах и беспомощно взглянула на него.

— И что же будет дальше?

— По идее, мы должны сейчас отправиться прямо к вам домой, где произвести тщательный обыск в при­сутствии, как вы понимаете, понятых — соседей там и так далее. Затем — на службу, в ваш диспансер, где сде­лать то же самое. Что еще? — Он задумался. — А, ну и, конечно, возможно еще сегодня, если останется время, мы проведем ваше опознание среди тех, кто вас видел в то воскресенье на месте преступления, в Сосновой По­ляне, когда мимо, по Петергофской трассе, проезжал президентский кортеж. Ну а потом вы, естественно, со­берете необходимый минимум вещей — зубную щетку, порошок, полотенце, смену белья, сигареты, но без фильтра — и отправитесь в тюремную камеру, — под­вел итог Виктор Петрович и огорченно вздохнул, да­вая таким образом понять, что, если бы все дальней­шее зависело только от него, то есть от его власти, он бы, возможно, так и не поступил. Но — увы, как гово­рится...

Он недаром начал живописать ее перспективы со слов «по идее». Она усекла. И задумалась. Попросила разрешения выпить еще немного коньяку. Гоголев на­лил, внимательно наблюдая за метаморфозами, проис­ходящими в ее сознании. На лице были написаны эмо­ции, которые обуревали ее.

Она очень боялась, потому что спокойный тон Гоголева и этакая эпическая безысходность дальнейших перспектив сомнений у нее, видимо, не вызывали. Зна­чит, требовалось сделать выбор. И она знала уже ка­кой. Нет, чары ее никому не понадобились, потребует­ся другое, ибо она в силу своей профессии много знает, а они, в свою очередь, тоже наверняка знают об этом. «Они» — это симпатичный, в общем-то, генерал, что сидит напротив, угощает коньячком, ведет себя в выс­шей степени пристойно, хотя вполне мог бы, и она про­сто не имела бы права ему отказать. А собственно, чем черт не шутит? Если б хотел подставить, давно бы это сделал, и не привозил сюда для серьезного разговора, а сунул в камеру, к проституткам и воровкам, и — забыл. А следствие вел бы тот молодой, с синими, сверкающи­ми льдом глазами. Красивый мальчик, подумала ми­моходом, но, наверное, очень злой...