Охота на ведьму - Астрид Фритц

Как же мало усилий ему пришлось приложить, чтобы Лейтнер признала причастность матери Сюзанны к ведовству! Крамер невольно улыбнулся. Едва травнице продемонстрировали инструменты дознания в пыточной, как она, дрожа всем телом, нарушила молчание и без колебаний ответила на все его вопросы о ворожеях в Кестенхольце. В тот же день тело Маргариты эксгумировали и впоследствии сожгли в могильнике.

Но для Генриха это стало лишь первым шагом. Скандал из-за того, что всеми уважаемая горожанка Маргарита Миттнахт оказалась ворожеей, повлиял на магистрат, и советники после, казалось, бесконечных раздумий и проволочек согласились все-таки вызвать ее дочь в Селесту.

На ступенях ратуши Крамер отер пот со лба. Как душно вдруг стало! Зной плотным покрывалом укутал город. Вначале нужно будет пропустить кружечку прохладного пива в небольшом трактире при ратуше, а уже потом приступить к допросу новой подозреваемой – торговки яйцами из пригорода.

А лучшим моментом этого судебного процесса станет миг, когда они с Сюзанной встретятся лицом к лицу. К досаде Крамера, ему едва удалось уговорить страсбургского епископа отправить свою стражу домой к Сюзанне, задержать ее и только потом, уже за стенами Страсбурга, передать городской страже Селесты. Епископ согласился на арест супруги Зайденштикера только после того, как Генрих предложил ему осуществить передачу подозреваемой втайне, чтобы не вызвать скандал в Страсбурге. Что ж, пусть так – главное, что едва Сюзанна окажется в камере в ратуше, она будет целиком и полностью в его власти.

Он ясно видел, чем одолеет ее. Теперь ей не скрыться от него.

Селеста, тем же вечером

Молнии раскололи небо между двух башен церкви Санкт-Фидес, грянул гром – и разверзлись хляби небесные, размывая дороги и наполняя грязью все выбоины на улицах города.

При следующем раскате грома я невольно втянула голову в плечи. Возчик и оба всадника, сопровождавших фургон, громко ругнулись. Я осторожно выглянула в щель полога. Иссиня-черные тучи мчались по багровому предзакатному небу, люди разбегались в стороны, пытаясь укрыться от ливня.

Еще ребенком я боялась грозы, но сейчас отнюдь не она вызывала во мне дрожь. Куда эти люди везли меня? В камеру для заточения, в башню? Или сразу к брату Генриху? Нет, едва ли он станет допрашивать меня в монастыре. Когда за городскими воротами Страсбурга мне сказали, что меня везут к нему, от страха мое сердце замерло. Мне сразу вспомнилось, как гнусно он ухмылялся, стоя у нас на пороге, как смотрел на меня на кладбище у могилы моей матери, как набросился на меня тогда в кухне. Вот только… в чем он мог меня обвинить? В каком преступлении?

От моих сопровождавших, обращавшихся со мной как с опасной преступницей, я так ничего и не смогла узнать. Всю дорогу я только об этом и думала. Веревки натерли мне запястья, спина заболела от долгого сидения, ноги занемели. На пути от Страсбурга до Селесты мы останавливались всего один раз. Мужчины сменили лошадей и немного перекусили, поделившись со мной хлебом и водой. Поскольку фургон был крытым, никто не увидел, кого, собственно, привезли в город в столь поздний час.

И тут у меня как пелена с глаз спала: брат Генрих не мог меня ни в чем обвинить, значит, дело в чем-то другом. Наверное, кто-то в Страсбурге узнал о таинственном подвале Симона и донес епископу. И теперь приор собирается обвинить меня в колдовстве и призывании злых духов! Может, тот парень по имени Никлас донес на бывшего учителя, чтобы отомстить Симону за разрыв их отношений? Нет, так он очернил бы и самого себя. Как бы то ни было, я буду все отрицать. Хотя бы для того, чтобы защитить Симона.

Крупные капли молотили по крыше фургона, и у меня закружилась голова. «Продержись, – говорила я себе. – Потерпи до завтра. Симон и Орландо уже точно отправились в путь, чтобы освободить тебя; они наверняка заручились поддержкой уважаемых страсбургских советников и простых горожан. Даже если их задержала в пути непогода, уже завтра они будут здесь!»

Фургон резко остановился, и я мучным кулем повалилась на сторожившего меня мужчину.

– Эй, эй! – возмутился воин, отодвигаясь от меня. – Приехали. – Он посмотрел на небо. – Ну и погодка!

Возчик раздвинул полог фургона, и стражник подтолкнул меня к выходу.

– Чертова погода! – проворчал возчик. С его шляпы потоками лилась вода.

Они вместе высадили меня, и я мгновенно промочила ноги в летней обуви в луже. Еще несколько мгновений – и мое лицо и накрытые чепцом волосы тоже залили потоки воды. Из-за связанных рук я даже не могла набросить капюшон накидки.

К этому моменту в городе уже стало темно, и я не сразу поняла, что мы стоим перед ратушей. От аркады к фургону направился мужчина в облачении городского стражника. В руке он нес факел.

– Это женщина из Страсбурга? – спросил он.

Бородач, сидевший верхом на коне, кивнул.

Я собрала последние крупицы мужества.

– Я гражданка имперского города Страсбург, супруга почтенного негоцианта Симона Зайденштикера. Вы не имеете права задерживать меня, точно обвиняемую в каком-то преступлении!

– Вообще-то вы, собственно, и являетесь обвиняемой на судебном процессе, – возразил стражник, поднося к моему лицу факел. – А именно, на процессе, который ведет папская инквизиция. – Он повернулся к подоспевшему второму стражнику. – Ну что, препроводим ее.

Меня завели в боковой вход ратуши, и я поняла, где мне предстоит провести ночь. Тут уже не было аркад, только широкая стена с зарешеченными окнами. За дверью лестница вела вниз, в камеры задержанных, которые местные шутливо называли «господские покои» – именно здесь содержались обвиняемые в каких-то преступлениях представители высших сословий. Хотя я никогда не видела эти камеры, я испытала некоторое облегчение – в любом случае, условия тут лучше, чем в башне.

На подгибающихся ногах я спустилась по лестнице, и передо мной открылся сводчатый подвал с каменными стенами. В глубине подвала горел на стене факел, а рядом с ним, грея ноги у жаровни, сидел на лавке стражник, огромный, грузный, с косматой бородой и столь же косматыми волосами, скрывавшими лицо. На грубо сколоченном столе перед ним лежал хлеб, стояла кружка и виднелась толстая дубинка.

– В хорошую камеру, значит? – проворчал он, подхватил дубинку и махнул ею в сторону полукруглой приоткрытой решетки в стене.

У меня перехватило дыхание: за решеткой оказалось еще одно помещение, узкое, темное, с низким потолком. Настоящая дыра! На голом полу в углу была насыпана солома, в другом углу стояло пустое ведро для испражнений. Больше ничего.

Мне развязали руки и втолкнули в камеру. Пошатнувшись, я упала на солому и услышала, как за мной закрывают на три замка решетку. Остальные стражники удалились, остался только здешний охранник.

– Доброй ночи, – буркнул он, отворачиваясь.

– Подождите! – воскликнула я. – У вас не найдется одеяла? Тут холодно и сыро.