Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Дмитрий Емец

Существовало и нечто иное, чему Ванька не могнайти объяснение. Он смотрел на белое лицо Бейбарсова и ему чудилось, что Глебупорно поворачивается к нему только левой стороной. Правую же таинственнопрячет, стараясь, чтобы на нее не упал свет от окна.

Ванька скинул деревянную от мороза куртку иповесил ее на батарею.

– Что, тяжелые времена? – поинтересовалсяБейбарсов, наблюдая, как Ванька ломает смерзшиеся шнурки на ботинках, преждечем развязать их.

Ванька не ответил, позволив дурацкому вопросуповиснуть в воздухе и вернуться к самому Бейбарсову. Дурацкие вопросысуществуют не для ответов, но исключительно для повышения внутреннего рейтингатех, кто их задает.

– Ну? Молчание – знак согласия? – уточнилГлеб.

– Или игнорирования, – предложил другуюверсию Ванька.

Он поочередно избавился от ботинок и теперьразглядывал носки. Снег пролез в голенища, и по носкам сверху вниз расползаласьвлага. У Ваньки была походная привычка стирать и сушить носки искрами, неснимая их. Небольшое облако пара и на тебе вновь свежие, чистые и сухие носки.Гораздо проще, чем прыгать у крана, засовывая внутрь носка мыло, тереть,доставать мыло с приставшими к нему нитками, а затем вешать мокрые, точнодохлые, носки на батарею.

Решив, что церемониться с Бейбарсовым не имеетсмысла, Ванька высушил носки искрами и с вызовом подул на кольцо. Облако параподнялось и растаяло.

– Страдаешь от избытка внутреннейкультуры? – поморщившись, спросил Бейбарсов.

Ванька подумал, что он мог бы и не морщиться.Запах был вполне нейтральным, да и брезгливость некромагов, которых еще враннем детстве заставляют зубами сдирать кожу с дохлых котят, не следуетпреувеличивать.

Не обращая на Бейбарсова внимания, Ванькаподошел к окну, открыл его и свистнул, подзывая рюкзак. Минуту спустя серый,раздувшийся от вещей рюкзак тяжело перевалился через подоконник. Он был покрытизморозью. Ремни обледенели. Тащить его с собой в гостиницу Ванька не решился.С такими рюкзаками не пускают и на три вокзала в Москве.

– Твой? – спросил Глеб.

– Мой.

– Оно и видно. Ты туда что, бутылкисобираешь? – брезгливо поинтересовался Глеб.

– Опасаешься конкурентов? – в тон емуответил Ванька.

Ответ получился удачным. Лощеный Бейбарсовпожелтел, как обваренный кипятком лимон.

Из рюкзака Ванька извлек миксер и пять пачекдешевых папирос без фильтра. Он ссыпал папиросы в болтавшуюся на ремне рюкзакажелезную кружку и, насвистывая, стал перемалывать их миксером. Затем тщательновыбрал самые крупные куски бумаги и достал из рюкзака большой термос.

– А сейчас можешь зажимать нос! Бульон изтухлых селедочных голов пахнет не особо приятно! – предупредил Ванька,откручивая крышку термоса.

Нос Бейбарсов зажимать не стал, тольконасмешливо вздрогнул бровью. Как Ванька и предполагал, брезгливым он становилсятолько, когда находил это выгодным. Ванька ссыпал внутрь бульона табак и,поспешно закрутив крышку, тщательно разболтал.

– Уф! Теперь хотя бы дышать можно. Я пробовалпокупать трубочный табак, но он не везде есть, да и дорого, знаешь ли, –пояснил Ванька.

– Зачем это тебе? – спросил Бейбарсов.

– С утра вылью в бак пылесоса. Я много летаю.Русалочья чешуя мне не по карману. Приходится мудрить.

– И что, пылесос на этой дряни не глохнет?Фильтры не забивает? – усомнился Глеб.

– Нет. Только один раз было: «дыр-дыр-дыр» идвигатель остановился. Я падаю. Пытаюсь хотя бы ойойойсом подстраховаться, датолько кольцо обледенело. Я на него дую, о куртку тру – дохлое дело. Но, видно,фильтры встречным ветром продуло, и движок снова завелся. Правда, почти у землиуже.

Ванька рассказывал об этом, как о чем-тодовольно забавном, хотя в момент, когда все происходило, забавно ему не было.

– Ты самоубийца! – сказал Бейбарсов безосуждения. Констатировал факт.

Внезапно рюкзак у ног Ваньки зашевелился.Внизу рюкзака что-то пузырем вздулось, а затем решительно стало выкарабкиватьсянаружу.

– Разводим крыс на мясо? – с интересомспросил Глеб.

Он смотрел на раскрытую горловину рюкзака,однако узкая, как у морского конька, голова показалась из бокового кармана.Немигающие глаза сердито уставились на Бейбарсова. Из ноздрей вырвалась едкаяструйка дыма, которая легко могла перейти во что-то более существенное.

Тангро выполз на рюкзак и неуклюже, со сна,захлопал кожистыми, маленькими, как у цыпленка, крыльями. Как и прежде, он былне крупнее двухмесячного котенка, салатово-зеленый. Когда Тангро вздыхал, вноздрях-запятых вспыхивали алые искры. Острый, как пила, гребень начинался отшеи и шел до кончика хвоста. На пару секунд Тангро завис над рюкзаком, а затемрешительно полетел к Бейбарсову.

Ванька прекрасно понял, что это означает, иметнулся за ним. Чудом перехватив Тангро, он прижал его к груди. В прыжкеВанька сбил Тангро прицел. Струя пламени, предназначенная Глебу, лизнула стену.Запахло паленой проводкой. Выворачиваясь, Тангро сердито забился в руках уВаньки. Чешуя мгновенно нагрелась, покраснела, и Ваньке, чтобы не сжечь ладони,пришлось завернуть пелопоннесца в полотенце.

– В куколки не доиграл, Валялкин? И как зовутэтого карманного зверя? – спросил Глеб.

– Никак, – резко сказал Ванька.

Бейбарсов ухмыльнулся. У Ваньки мелькнуламысль, что вопрос был провокационным. Вероятнее всего, Глеб слышал имя драконараньше.

– Ну никак так никак. Или тебя смущает:«Драконы и лошади интуитивно боятся и ненавидят некромагов»? – насмешливопроцитировал Глеб.

– Считаешь, у них нет для этогооснований? – спросил Ванька.

Он торопливо соображал, с какой радости Тангронадумал проснуться. Кормил его Ванька по драконьим меркам недавно, всего суткиназад, и теперь должен был проспать не меньше недели. Особенно в морозы, скоторыми у драконов всегда были неважные отношения. Оставить же Тангро всторожке лесника Ванька не рискнул. Тангро был товарищ непредсказуемый и вполнемог подпалить сторожку, надумав, к примеру, погреться в раскаленных углях, ккоторым драконы питают слабость.

Заметив, что шея укутанного в полотенцедракончика коварно извернулась и голова нацелилась на Глеба, он быстроповернулся, спасая Бейбарсова от очередного раскаленного плевка. В этот разплевок попал на картину с видом города Амстердама в майскую пору. В результатеплевка город Амстердам с картины удачно сгинул, и остался один месяц май. Да ион угадывался в основном по названию.