Брачные союзы Дома Романовых - Александр Манько

С бракосочетанием Ксении и Иоанна царь не торопился: дело отложили до наступления зимы. Борис, видимо, полагал, что принцу нужно время, чтобы познакомиться с русским языком и обычаями народа. И хотя официально его везде принимали только в качестве королевского брата, прибывшего вместе с посольством, все догадывались о настоящей цели его визита. При этом многие были недовольны тем, что сам царь хочет выдать дочь за иноверца и иностранца. Когда боярин Семен Годунов, ближайшее доверенное лицо царя, предложил Иоанну заняться изучением русского языка, тот дал согласие.

Между тем принц как гость царя жил привольно: получал от Бориса подарки, принимал у себя бояр, выезжал на охоту. Невоздержанность Иоанна неожиданно расстроила его молодой организм: 15 октября царю сообщили, что его гость заболел горячкой. При этом степень опасности болезни Борису явно приуменьшили, и тем не менее встревоженный царь отправил к больному своих придворных врачей. Более того, государь обещал большие награды своим и датским врачам за скорейшее выздоровление принца. Болезнь Иоанна стремительно развивалась, усилились припадки. Узнав, что датский гость очень слаб, царь с патриархом и знатнейшими боярами посетил принца. Действительно, Борис увидел, как мало признаков жизни осталось в больном. И оказался прав: на следующий день, 29 октября 1602 года, датский принц Иоанн, жених царевны Ксении, скончался.

Опечаленный Борис Федорович пошел к своей дочери и сказал: «Мы лишились твоей радости, моего сердца утехи». Услышав слова о кончине принца, Ксения упала в беспамятстве к ногам своего отца. Женщины подняли ее и увели в покои. При дворе был объявлен глубокий трехдневный траур. Набальзамированное тело покойного принца положили в деревянный гроб, а после прощания — в медный и затем дубовый, обшитый бархатом и серебром. Почетная стража из бояр и свиты находилась у гроба днем и ночью.

На похороны 25 ноября приехал царь с боярами, чтобы отдать последние почести покойному. Процессию открывал почетный караул, за которым шли ученики немецкой школы со своим учителем, пастором, и пели похоронные песни. Впереди колесницы несли знамена с датскими, мекленбургскими, голштинскими и шлезвигскими гербами. Сама колесница была покрыта черным бархатом с белым атласным крестом, ее сопровождали двадцать четыре мальчика, каждый из которых держал в руке большую свечу, а также почетный эскорт. Послы, свита, московские бояре, тысяча стрельцов и многочисленные толпы народа провожали гроб до протестантской церкви — места погребения Иоанна.

С богатыми царскими подарками свита покойного принца в феврале 1603 года возвратилась на родину.

До 1637 года тело датского принца находилось в Москве. 30 августа 1636 года король Христиан IV писал в грамоте русскому царю Михаилу Федоровичу: «Наш любительный брат за несколько лет преставился в Москве и тут погребен, а его блаженное тело оставлено там за разными помешливыми временами; ныне же мы помыслили его взять, и для того наше соседственное и любительное прошение, чтобы тело безо всякаго задержания отпустить и свезть в Ругодив, а из Ругодива мы велим привесть его сюда великим кораблем». Прибывшему в Москву с королевской грамотой посланнику Голмеру в Посольском приказе сообщили 3 февраля 1637 года о том, что во время польской интервенции гробницу датского принца из-за золота и серебра разграбили и гроб засыпали землей. Были посланы люди и найдены обломки медного гроба с останками Иоанна.

На средства Посольского приказа был сделан гроб, обитый черным бархатом, и 8 марта состоялись торжественные проводы. До Тверских ворот гроб несли на плечах и пелись похоронные песни. Гроб датского принца сопровождали бояре (и среди них — князь Д. М. Пожарский), московские дворяне, стрельцы, иностранцы. Все шли в траурном платье. От Тверских ворот гроб повезли на санях в Новгород, а затем в Ругодив, и 22 мая датский корабль отплыл с ним из Ругодива. Извещая Михаила Федоровича о благополучном прибытии в Данию останков Иоанна, король Христиан IV благодарил его за оказанную помощь и почетные проводы.

После неожиданной смерти принца Иоанна Борис Годунов решил возвратиться к английскому варианту. После ответа, доставленного в Лондон Мериком, королева Елизавета предложила в невесты царевичу Федору молоденькую подданную, но не назвала ее имени. В связи с этим, вернее, воспользовавшись этим, царь послал в апреле 1603 года письмо с просьбой прислать больше сведений о невесте, но королева так и не смогла ответить, поскольку вскоре умерла. Тогда Борис вновь обратил взоры к датским берегам: он вновь послал уже знакомых читателю Салтыкова и Васильева, которые договорились о согласии третьего сына Шлезвигского герцога Филиппа жениться на Ксении. Последний выразил царским послам охотное желание переселиться в Московию.

Однако вскоре выяснилось, что в Москве было не до свадебных торжеств: в первопрестольной совершалась кровавая драма. 13 апреля 1605 года Борис скоропостижно скончался, и преемником стал его 16-летний сын Федор. Но его правление оказалось коротким. В Москве вспыхивает бунт. Простой люд громит двор Годуновых, грабит дворы многих дворян, бояр и дьяков, жена и сын Бориса погибают, и 20 июня в Москву въезжает самозванец. Пережив трагически погибших отца, мать и брата, Ксения постриглась в монахини под именем инокини Ольги. Умерла дочь Бориса Годунова во Владимирском Новодевичьем монастыре 30 августа 1622 года, на сорок первом году жизни, и, согласно ее желанию, погребена рядом со своими родителями в Троицкой лавре, у входа в Успенский собор, в котором покоится прах другой несчастной русской княжны, Марии Владимировны.

С воцарением на русском престоле династии Романовых в лице ее первого представителя Михаила Федоровича Смутное время [5] отошло в прошлое: в стране восстанавливался прежний порядок, залечивались раны, нанесенные иноземцами. Русь, пережив тяжелейший период, показала свою крепкую жизнеспособность. Опорой в этом явилось православие, ставшее щитом национального единства. В новой исторической обстановке резко изменилось отношение к иностранцам, принесшим русскому государству так много бедствий. Если до Смутного времени к ним относились просто как к «иноверцам», то после него в сознании народа они стали «погаными», «окаянными», а их действия против Руси представлялись безбожными. Русские в то время, далеко уступая европейским народам как в отношении материального благосостояния, так и в области просвещения, видели свое спасение именно в православии и только в нем находили прочную основу. При таком значении религии, вероисповедания в общественно-государственной жизни брак православных с неправославными становился невозможным. Появление представителя даже протестантской веры в царской семье могло бы, безусловно, сильно подорвать ее престиж в глазах народа, который перестал бы видеть в царской власти свой идеал. Более того, брак православного с иноверной считался бы прямой изменой своей нации. Эта особенность описываемого времени нашла свое юридическое закрепление в постановлении Московского собора 1620 года, которое предусматривало подвергать перекрещиванию иноверцев. Естественно, что после этого брачный вопрос превратился в вопрос о смене вероисповедания.