Насильно твоя - Мария Устинова

— Все нормально? — резко спросил Эмиль. Сначала я решила, что он мне, но это невидимый собеседник ответил по телефону.

Я насторожила уши. Это моя работа: быть рядом, запоминать и слушать его разговоры. И от этого тоже больно. Я ощущала себя предательницей.

Эмиль выслушал долгую речь, удивленно хмыкнул и отключил телефон.

Интересно, он всегда такой неразговорчивый?

Вот и хорошо — меньше выболтает, меньше донесу Лазарю.

— Мне надо уйти, — сказал Эмиль, и у меня екнуло сердце. Я так и застыла с кофе в руках. Сейчас он скажет — проваливай. — Подождешь здесь.

Какое облегчение…

Я улыбнулась, подошла, поправляя рубашку — она съехала с моего плеча. Подала кофе. Эмиль сделал несколько глотков, рассматривая меня поверх чашки. Я никак не могла уловить его настроение. В глазах как будто ничего не было — чуть-чуть презрения, чуть-чуть стали, и много-много вожделения, словно он желал чего-то развратно-запретного и прямо сейчас.

На мне не было белья. Я ощутила, что снова становлюсь влажной. Это из-за его пристального взгляда и постоянных мыслей о сексе. Это уже меня саму пугало. Мне постоянно хотелось сладкого… Еще вчера утром я бы уверенно сказала, что это невозможно, я не нимфоманка. Я вообще секс не очень… И не часто.

Оказалось, это вообще не от меня зависит. А от того, с кем я.

Если бы Эмиль сейчас повалил меня на кровать, я бы вновь безропотно раздвинула ноги.

Он набросил на плечи рубашку. Одевался неторопливо и рассматривал меня, словно размышлял — съесть или нет. Я даже не понимала, что он сейчас чувствует.

Я тебе нравлюсь, Эмиль?..

Он наклонился и из-под кровати достал кобуру с обмотанными вокруг ремнями. Привычно набросил на плечи, затянул… Вчера я даже не заметила, куда он дел оружие. А кобуру он снял, пока раздевался. Все это время оружие было под кроватью.

Почему он разгуливает вооруженным по городу и никого не боится?

Эмиль набросил вчерашний пиджак и оружия как ни бывало.

Я робко улыбнулась и доверчиво шагнула навстречу.

Помогла застегнуть воротник и на миг остановилась, глядя в лицо. На лоб упали светлые пряди — цвета льна, едва тронутые сединой. Я поймала одну и растянула — кончик почти достал до бровей. Как зачарованная разглядывала Эмиля: светло-серые глаза, светлые брови, прямой нос и крепко сжатые губы.

«Я люблю тебя» чуть не вырвалось у меня.

Эмиль застегнул манжеты и улыбнулся. Без особых чувств, но нежно. Я никак не могла оторвать взгляд от его губ.

— Ты долго? — прошептала я, наслаждаясь странными, сладкими чувствами, которые разливались в груди.

— Нет.

— Скорей возвращайся, — я куталась в его рубашку, такую огромную, что тонула в ней. Жеманно щурилась на свет, смотрела, как искрятся его волосы в солнечных лучах, и чувствовала себя счастливой.

— Я буду ждать… — я прильнула к нему.

Эмиль меня отстранил. Я наблюдала, как он собирает мелочи: телефон, бумажник, ключи от машины. Закрытый, по-светски приятный, но не более, будто я его коллега или вроде того. Но не девушка, которую он жарил всю ночь.

Ну и что… К этому можно привыкнуть. Закутавшись в рубашку, я смотрела, как он уходит, как хлопает дверь — резко, уверенно. Безапелляционно.

Как все в его жизни.

Одна я ощутила себя свободной.

Прошлась по квартире, помахивая рукавами. Пыталась их закатать, но все равно они болтались, как у Пьеро. Из его рубашек на меня можно сшить платья. Хотелось курить, но Эмиль не любит дыма, а здесь такой приятный свежий воздух, что жаль портить.

Я сделала кофе, добавила сахар, молоко, и подошла к окну. Проспект шумел тротуарами и дорогой, с утра скопилась пробка. Я смотрела вниз, пила горячий кофе и представляла, что я здесь живу.

Я часто примеряла к себе чужие дома. Собственного у меня не было. И везде было интересно — а смогла бы я здесь жить? Как бы это выглядело?

Здесь мне нравилось. В просторном светлом доме, где любят чистоту.

Меня насторожил слабый звук: откуда-то издалека звонил телефон. Мой. Мелодия звучала приглушенно — через сумку и дверцу закрытого шкафа, я ее услышала только благодаря тишине. Шум проспекта отрезали отличные стеклопакеты. Было так тихо, словно в квартире вакуум.

Когда я выкопала сумку из-под платья и туфель и отыскала в ее недрах телефон, оказалось, что звонит Лазарь. Еще бы не хватало! Я вздохнула и закатила глаза к потолку.

Не хочу с ним разговаривать.

А вдруг он догадается… Поймет, почему всю ночь я не отвечала на звонки.

У меня даже ладони вспотели… Или это от горячей чашки в руках? Лазарь не дурак, сообразит, что вместо «динамо» я всю ночь занималась любовью с другим, орала, как он ни разу не слышал, и просила еще. А он ведь мой парень, черт. Был им. Я закусила губу.

А затем разозлилась. Он ведь сам предложил! Я же красивая, танцую хорошо — вот и отвлекла мужчину. Чего он ждал, что я буду неделями ему отказывать?! Ну с ним так и вышло… Но я была девственницей, а Лазарь, скажем прямо, милый, но… Устоять перед ним легко.

Перед Эмилем сложно.

Придется ответить.

— Да? — выдавила я, как перед прыжком в холодную воду.

— Ты где потерялась? — голос тяжелый от раздражения, но не злой. Той злости, с которой подозревают в измене, не было. — Ну что? Как?

— Все нормально, — ответила я, чувствуя себя падшей женщиной.

— Что он говорил?

— Ну… — я напрягла память, пытаясь вспомнить, о чем мы говорили за последние сутки. Перед глазами вставали картины одна жарче другой. — Ни о чем. О пустяках.

Я нервно рассмеялась, маскируя смущение, и хлебнула кофе. Глотнула шумно, он услышал и мгновенно среагировал:

— А ты где? — я испуганно молчала. — У него? Держись там пока… Попробуй подслушать, о чем будет говорить сегодня-завтра. Тут большие бабки, Динка… Смотри не подведи.

— Ага, — сдавленно выдавила я.

— Давай, до связи.

Он бросил трубку, а я рухнула за стол, еле живая от облегчения. Думаю, он прекрасно обо всем знает… Ну, что мы с Эмилем занимались любовью. Но раз так, почему не злится? Мы же встречаемся…

Бред какой-то, это на него не похоже. Наверное, я ошиблась, а Лазарь просто доверяет мне. Если бы он заподозрил, что я переспала с Эмилем, он бы орал, как резаный!

На душе скребли тревожные кошки.

Скорей бы вернулся Эмиль. С ним мне спокойно.

Я вымыла чашки, турку — все, что трогала на кухне. Мне нравилась чистота, которая была до того, как я приложила к готовке руку. Так что я постаралась вернуть все, как было.