Признание в любви - Тасмина Перри

Эми была тронута ее заботой, но она уже бывала в доме родителей Энни. Они были (если такое вообще возможно) еще более эксцентричными, чем их дочь. Томас, отец Энни, иллюстрировал детские книги, а все свободное от работы время трудился над различными «изобретениями», ни одно из которых так и не увидело свет. Мать была скульптором и зарабатывала сущие гроши, преподавая гончарное дело в местном колледже. Они жили в большом старом особняке в самом непрестижном северном пригороде Лондона. Да, там царила теплая, гостеприимная атмосфера, но Эми запомнились пугающий скрип крыши и запах псины, которым щедро наделял каждую комнату старый ирландский сеттер Брюнель.

– Да, я знаю, что там дурдом, зато будет весело! – воскликнула Энни, проявляя свои телепатические способности. – А если нет, ты все равно отвлечешься от своих проблем.

Она была права, конечно, но мысль о том, как близка Энни со своими родителями, внезапно заставила Эми вспомнить о своих маме и папе и осознать, как она по ним соскучилась. Одиночество накрыло ее так неожиданно, что слезы снова хлынули по щекам.

– О, милая, ну что такое? – спросила Энни, сгребая ее в объятия и прижимая к своей широкой груди.

– Может быть, ты и права. Может, мне действительно нужно поехать домой. Но как? Я не могу взять у тебя деньги, а у меня не осталось ни пенни.

Энни на мгновение задумалась.

– А как насчет курьерских рейсов? – спросила она. – Ты кладешь себе на колени багаж – какие-нибудь деловые бумаги, или донорскую почку, или еще что-нибудь, – и тебе оплачивают половину билета.

– Никогда о таком не слышала.

– Они существуют, я уверена, – решительно заявила Энни. – Завтра заглянем в Интернет. Ну а сейчас я буду укладывать тебя спать!

Энни убрала тарелки и прогнала Эми в ванную, вручив ей пушистую пижаму из собственных запасов, а затем начала превращать гостиную в плюшевый будуар и завершила это действо набрасыванием мехового покрывала на разложенный диван.

– Та-да! – воскликнула она, когда все было сделано. – Теперь тебе достаточно устроиться поудобнее, и я гарантирую, что к утру ты почувствуешь себя лучше.

Благодарно кивнув, Эми забралась в постель и выключила свет.

Слишком большая пижама мягко льнула к телу, коктейль с водкой вызывал чудесную сонливость, но Эми никак не могла заставить себя не думать обо всем, что произошло.

– Я тебя слышу, – пропела Энни из соседней спальни.

– Что ты слышишь, я же ничего не делаю? – нахмурилась Эми.

– Я слышу, как твой маленький мозг опять и опять прокручивает последний разговор с Дэниелом. Прекрати, иначе ты сведешь себя с ума.

Эми громко рассмеялась. Энни неспроста называли лучшей в мире советчицей.

– Ладно, ладно. Буду думать о чем-нибудь другом.

– Думай о Нью-Йорке, – откликнулась Энни. – Думай о снеге, который падает на Эмпайр Стейт билдинг, о сексуальных парнях, которые катаются на коньках в Централ-парке, нарядившись в тирольские костюмы.

Откинувшись на подушки, Эми попыталась представить маленький дом на Кармайкл-стрит, украшенную гирляндами и шарами елку, родителей, которые попивают эгг-ног[6] и спорят из-за хлебного соуса. Она приглашала Дэниела поехать к ней домой на Рождество, но он отказался, ссылаясь на работу и обязательства перед семьей. Оглядываясь назад, Эми понимала, что это должно было ее насторожить. Да, в их с Дэниелом отношениях были волшебные моменты, например летняя неделя в деревушке Фискардо на острове Кефалония, когда они прогуливались до гавани, словно нарисованной пастелью, и пили узо[7] в прибрежных барах, – это был лучший отпуск в ее жизни. Эми нравились их осенние прогулки в Гайд-парке, во время которых можно было ворошить ногами опавшие листья и целоваться на скамейке; нравилось устроиться в Кенсингтонском мьюз-хаусе, есть пиццу и смотреть «Нетфликс»[8]. Возможно, если бы она предлагала Дэниелу провести ночь в опере, а вечер на игре в поло, сейчас все было бы иначе.

Слеза защекотала щеку, и Эми сердито стерла ее вместе с негативом и пораженческими мыслями. Если Дэниелу Лайонсу не нравилась она и ее увлечения, то пошел он к черту. Никто в Квинсе не осуждал Эми за то, как она ест овощи и чем зарабатывает себе на жизнь. Никто на Кармайкл-стрит не заставлял ее чувствовать себя недостаточно хорошей, наоборот, ей советовали выбраться из старого района, посмотреть мир и стать кем-то, кем они могли бы гордиться. Там, дома – в ее настоящем доме, – Эми была звездой караоке, соседской девчонкой, которая выбилась наверх, маленькой дочкой Кэрреллов, которая, танцуя, проложила себе путь в Европу. Конечно, и в Квинсе находились люди, которые радовались тому, что она не достигла вершины, но пусть они тоже отправляются к черту. Девушка позволила себе улыбнуться: она чувствовала, как прежняя Эми шаг за шагом возвращается к реальности. И о чем ей жалеть, если подумать?

Ей двадцать шесть лет, а она уже танцевала на Бродвее и в Берлине, да еще в Уэст-Энде. Для приятелей из Квинса она была звездой, и Эми знала, что ей достаточно вновь оказаться в их компании, чтобы почувствовать себя значительно лучше. Но улыбка на ее губах поблекла, когда девушка вспомнила, что от дома ее по-прежнему отделяют три тысячи миль, а ее банковский счет не выдержит испытания покупкой билета на самолет. До встречи с Дэниелом – до того, как она сломала палец, – с деньгами было туго, но Эми справлялась. Нельзя сказать, чтобы танцорам хорошо платили, но, когда ты участвуешь в шоу и выходишь на сцену восемь раз в неделю, а потом спишь весь выходной напролет, у тебя просто нет времени на то, чтобы потратить деньги. Оставшись без работы на такой долгий срок, несмотря на ежедневную оплату в баре «У Форджа», Эми уменьшила свой банковский счет. Причем «уменьшила» – слишком мягкое слово: она исчерпала его до дна. Если бы кто-то бросил туда монетку, послышалось бы эхо.

Осознав, что теперь ни за что не уснет, Эми села на постели и щелкнула кнопкой ночника, стоявшего рядом с диваном. Из соседней комнаты доносился громкий храп Энни, так что можно было не беспокоиться о том, что она помешает подруге спать.

Эми оглядела Птичье Гнездышко – тут действительно возникало впечатление, будто ты находишься на дереве, в сорочьем гнезде, где повсюду рассованы блестящие сокровища. Квартира Энни обладала качеством, которое Эми просто обожала: никогда нельзя было угадать, что ты найдешь здесь в следующую секунду. Потянувшись к расшатанному столику, стоявшему справа от дивана, Эми вытащила из стопки один журнал, и ее брови невольно взметнулись вверх. «Леди». На обложке красовалась стильная женщина с седыми волосами, стоящая рядом с лошадью. Заголовки статей обещали научить «печь шторм», «одеваться для похода в оперу» и ознакомить с интервью, которое дала Джуди Денч[9]. Журнал был весьма необычным для Энни и ее квартиры, но Энни Чепман никогда не выбирала привычных путей.