Колумбина или... Возвращение голубков - Татьяна Ренсинк

гладить шелковистую кожу… Чем дольше Пётр любовался ею, тем больше разгоралось желание любить, ласкать, не выпускать… За такой подарок, как Иона, он бесконечно благодарил жизнь.

Иона чувствовала всё, что он думал, глядя в его полные огня глаза. Она сама пылала к нему неудержимой и вечной любовью, наполненной страстью и вдохновением жить. Опустившись перед ним на колени, Иона ласково улыбалась, и он потянулся к её губам, как она, а после этого сладостно поцелуя, от которого по телу вновь бежала волна вожделения, он взял её на руки и перенёс на постель.

Бережно, оттягивая удовольствие и не давая страсти закончить всё в краткие минуты, Пётр покрывал милую свою супругу, любовницу и смысл жизни медленными поцелуями. Он гладил каждую клеточку её тела ласковыми касаниями губ. О, этот крик внутри неё, мурашки, дрожь — Иона умоляла не останавливаться, молила не прекращать любить… никогда…. никогда…. Только бы милый не насытился ею.

Ведь его любовь для неё — то же, что бальзам от всех несчастий, проблем или страданий. Она хотела верить, что и для милого всё так же. Он видел в её глазах эти слёзы счастья и кучу вопросов. Всё так же, как и в начале их любви. Те же страх и желание обладать им всегда, не позволяя никому отнять, но… Милого не удержишь, оставалось лишь надежда внутри, что не отпустит, а любовь не уйдёт, что страсть не угаснет, не захочется иной…

Пётр не знал каждый раз, как переубедить любимую. Он не отпустит, не предаст. Он с нею с самого начала и уже до конца. Да даже там, после смерти он её не покинет. Вся душа уже принадлежит ей без остатка, и ему совершенно не жаль. Не нужна ему та свобода, которую некоторые воспевают. Ему за счастье быть пленником любимой, именно её любви, рук, взгляда… Он любит её здесь, он слился с нею воедино не только сейчас, вызвав восторг души и тела, а уже давно!

Они оба двигаются в танце страстной и вечной любви не только сейчас. И так и будет и потом. Одно дыхание. Один ритм. То быстро, то медленно. Продлить бы всё… Продлить бы…

Когда любимая, утомлённая от ласк и счастливая от будто новой страстной их ночи, спала на его плече, Пётр опять погладил её шелковистую кожу плеч и спины, прижимая к себе покрепче. Снова всё хорошо. Покой и свобода… Да, та самая свобода на двоих, где они рабы и пленники только любви, а остальное — не помеха. Всё пройдут. Победа впереди, что бы судьба ни приготовила.

На заре Пётр проснулся всё же раньше любимой. Он осторожно отстранился, оставляя её сладко спать, и тихо оделся. С мыслями пойти приготовить кофе и принести для себя и любимой завтрак в постель, он спустился на кухню.

К его удивлению, там за столиком у окна уже попивала кофе с булочкой его мать.

— Вы столь рано поднялись?! — удивился он и сел к ней за столик.

— Петруша, — ласково улыбнулась она. — Я всегда встаю рано.

— Не знал, что столь рано, — смутился он.

— Следи за своею милою, — прошептала она и подмигнула.

— Вы где с нею вчера были? — прищурился Пётр с подозрениями. — Что за секреты?

Мать не стала скрывать ничего, но рассказывала тихо, как могла, позвав сына сесть ближе. Выслушав всё молчаливо и без эмоций, как привык, Пётр глубоко вздохнул, видимо, расслабившись, и улыбнулся:

— Да не будет она. Что она, одна займётся расследованием?!

— Почему бы вам не уехать куда? В путешествие? — предложила мать.

— Посмотрим… Идея вовсе не дурная, — согласился он.

Когда же за завтраком собрались все в столовой за одним столом, Иона обратилась вдруг к своим родителям с вопросом:

— Маменька, папенька, а вы этим летом не собираетесь, как обычно, в Россию?

Пётр застыл, мельком взглянув на свою мать, но та продолжала есть, улыбаться, будто ничего не происходит подозрительного. Ловя себя на мысли, что может зря зародилось чувство, что Иона начала вновь свою игру, а матушка помогает, Пётр стал себя успокаивать, но… настроился оставаться более внимательным к происходящему… Что-то будто было не так и шло не так, как он хотел…

Глава 10 (едем в Россию…)

— Да, едем, — ответил отец на вопрос Ионы.

— Петенька, — с надеждой та улыбнулась милому супруга. — Давай и мы поедем на этот раз вместе? Детей возьмём с собой.

— Зачем? — сглотнул Пётр.

— Мы давно не были у твоего брата. Неужели ты не хочешь повидать Алексея и Софью? Им не выбраться к нам так легко, — залепетала вдохновлённая Иона. — Алексей завален работой.

— Да, ты права, — взглянул Пётр вновь на матушку, но та лишь кивала в поддержку, а отец его спросил:

— А почему бы и нет? Действительно, поехали бы.

— Да, — тянул Пётр, но не находил пока слов. — Напишем ему письмо.

— Значит, едем! — воскликнула счастливая Иона.

Пётр задумался: «Спросить напрямую? А почему нет?»… Только выполнить задуманное ему удалось позже: когда уединились у себя, когда Иона взяла их малышку на руки и устроилась в кресле, чтобы покормить её грудью.

Пётр встал напротив, облокотившись на край стола, и любовался ими обоими… Фантастическая аура единения матери и ребёнка. Как бы он хотел почувствовать то, что ощущала милая сейчас, когда дочь, сладко прижавшись к груди, питалась её молоком. На лице Ионы было видно многое: восторг, наслаждение ощущать те потоки молока, которые забирала милая лапушка в её руках.

Счастливая, довольная, умиротворённая любимая… Она — мать его детей, избранница быть вечной супругой, любовницей, подругой — всем! Этого уже никто не отнимет. Он сделал этот выбор и, если бы вдруг злая судьба предложила ему вернуть всё, он бы повторил всё так же, как было, только… Только сделал так, чтобы встреча с Ионой произошла бы ещё раньше, чтобы любить друг друга дольше…

Иона заметила его любование ею с дочкой. Она ласково улыбалась в ответ, но недолго. Снова наблюдала за малышкой, гладила её, ждала, когда насытится и можно будет вновь обнять её и одарить поцелуем. Когда так и случилось, Иона осторожно переложила уснувшую дочку в люльку и подошла к ожидавшему милому.

— Она чудо, — прошептала в блаженстве Иона.

— И ты с нею чудо, — нежно произнёс Пётр, прижав к себе в объятия.

Он одарил её губы трепетным поцелуем и спросил то, что так хотел уже давно:

— Ты по делу Врангеля в Россию хочешь? Помочь его жене?

— Что ты, как я могу