Биография между строк - Юрий Борисович Андреев

ночам в Варшаву, и его родной голос издалёка так грел душу, что растопил-таки под сердцем ледышку городского слежавшегося, грязного снега…

Гражданская панихида уже подходила к концу; Виталик стоял у гроба деда, рядом — отец с бабушкой. Ранее пустовавший по месяцам зал госпиталя забился до отказа докторами, медсёстрами, даже очень пожилых санитарок выделял намётанный глаз Ирины. Отдать дань её бывшему свёкру пришли многие. Николай Петрович в генеральском мундире и — в гробу. В голове не укладывалось! Главное, никогда никаких жалоб на здоровье! Считал: врачу это не пристало. Наоборот, сам интересовался самочувствием её матери. Ещё однажды добавил:

— Надо как-нибудь встретиться, поговорить.

Решили, когда Виталик сдаст сессию. И вот свиделись! Ира исподволь оглянулась: за окнами стемнело, на лица упали серые тени — видимо, вчерашняя гроза возвращается. Н.П. пережил её батюшку на 10 с лишком лет, а был постарше!..У отца в гробу было спокойное, даже счастливое лицо. Упокоился, почувствовав: любимица, наконец, счастлива в надёжных руках. …То же выражение сегодня на застывшем лице свёкра. И он дождался: внук окончил институт.

Лёгкий толчок в спину — прощание окончено, народ потянулся к выходу. Константин не настаивал, чтоб сын поехал на поминки, только попросил не затягивать с выпиской-пропиской. Виталик неожиданно без околичностей согласился, а по дороге домой заметил, что отец с бабушкой «не такие уж и плохие».

«Почувствовал себя генеральским внуком, — машинально отметила про себя Ира. — Когда-то это должно было проявиться».

Глава 8

Мчится по российским просторам поезд, глохнет перестук колёс в перелесках. Советские люди, кто с лицом простака, кто, попросту собравшись внутренне, без маски возвращаются из европейской жизни. Антона встречали жена, Виталик и давний приятель, явившийся за коробками с компьютером. Коробки отправятся на Ленинский, Ира с Антоном смогут спокойно, без канителей ехать к себе. Разлука явно пошла на пользу, втиснув их обратно в телефонную будку былого, помятую, зато памятную.

От Антона пахнет поездом и немного заграницей. В прихожей они пару минут стоят, обнявшись. Традиционное «Что ты там ел?» — и жена торопится на кухню. Звонок Виталика, будет не раньше, чем часа через три. О-го-го! Селёдка под шубой с традиционным «оливье» подождут, Ира, уже не стесняясь, прижимает мужа к себе. Их руки начинают жадно скользить друг по другу, словно вспоминая и заодно проверяя, всё ли на своих местах. Окончательно удостоверившись, что они вместе, тела сливаются воедино. Всё тонет в неведомом доселе томлении. Кажется, время приостановилось и, поколебавшись, неспешно потекло вспять.…

Очнувшись, Ира рывком, словно восставая из вчерашнего дня, садится на кровати. Хлынувшая как из ведра запоздалая ревность к пролетевшим двум неделям, кажется, уже заполнило всё нутро, но любопытство пересиливает:

— Пока нет Виталика, надо посмотреть, что ты привёз…

Она демонстрирует обновки, накидывая их поочерёдно на голое тело и поглядывая на мужа в зеркало.

«Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная, упоенье любовное Вам судьбой предназначено»…

Причин для беспокойства нет, но:

— Как ты там жил без меня? — не выдержав, кокетливо интересуется жена, пропуская мимо ушей словесное кружево Серебряного века.

— По существующим нормам советский учёный может выдержать в загранкомандировке 15 дней, — в тон ей старается отчитываться Антон, но грядущую сцену ревности прервал громом среди ясного неба затрезвонивший телефон.

— Виталик!? И с деликатным сообщением, что скоро подъедет.

Романтическая идиллия разрушена. Оба спешно одеваются и распихивают вещи по местам. Теперь уже идиллия супружества перемещается на кухню, где родной аромат свежезаваренного индийского чая!

— Жаль Николая Петровича, хороший мужик был, — позванивая ложечкой в стакане, обронил Антон.

— Да, мог бы ещё пожить, — вздохнула жена.

— А как Константин? По-прежнему один и нуждается в сочувствии?

— Не будь таким злопамятным! Виталик во всём с тебя пример берёт. Случись что с твоим отцом, неужели не откликнулся бы?

Антон угрюмо насупился.

«Лучше не касаться — больная тема», — Ира погладила мужа по руке:

— Дед добился разрешения прописать Виталика на Таганку. И нам пора квартирный вопрос решить, эта малогабаритная «двушка» так обрыдла! От книг одних пыли, тебе отдельный кабинет нужен, сколько можно по ночам на кухне работать? Я уже и занавески в новую квартиру присмотрела.

— Обмен придётся затевать, но сначала с Константином договориться, чтоб тоже выписался по-человечески, без скандалов, и с отступными. Хочешь, встретимся втроём и всё обсудим, — предложил Антон.

— Если просто говорить — его только раззадорит. Глядишь, ещё попробует хамить, ведь самого в профессорской квартире не жмёт, не давит! — возразила Ира. — Надо с деньгами на руках, а где их взять столько?

— Збышек, кстати, предложил поехать осенью, на пару месяцев в Германию. Обещал, прилично заплатят.

— Ты будешь в отъезде, Виталик на Ленинском, я останусь совсем одна, — грустно подметила жена.

— Придётся просить маму, Надежду Петровну, пожить здесь.

— Со здоровьем у неё сейчас не очень. Ходит с трудом, и ничего не могу поделать, — вздохнула Ирина.

— Фронт рано или поздно сказывается, — начал, было, Антон, но осекся. Кольнуло чувство вины за неоправданность ожиданий…

С отцом Иры его связало недолгое чувство взаимной симпатии. Когда познакомились, тот практически не выходил из больниц. Тёща же, оказалась в норме. В противоположность первому зятю, которого недолюбливала за чванство, она чуть ли не до знакомства, за глаза почитала Антона своим. Причиной тому послужил лёгкий курьёз. Поначалу, когда Ира стала периодически оставаться ночевать на Ленинском, мать то и дело спрашивала: с кем чуть ли не сутками напролёт пропадает дочь? Когда узнала, что Антон — физик, ужаснулась:

— Ты женщина молодая, интересная, а они заумные и чёрствые как сухари, да и ходят под богом. Не за грош пропадёшь — вспомни недавнее кино!

Ирине пришлось выдумывать сказку: они вместе ходят поздними вечерами искать дом за Крестьянской заставой, в котором мать и бабушка Кузьминские жили до эвакуации.

Что Надежде Петровне в том? Пристально глянув, она вдруг воспряла:

— А как звали мать? Случаем, не Лиза?

— Да, — растерялась Ира, — Елизавета Антоновна Кузьминская.

— Так он Лизоньки сынок?! Надо же! Бог ты мой! Почти 40 лет прошло, а как вчера помню, — разволновалась пожилая женщина. — Нежная такая барышня была. Мой батюшка, царствие небесное, всё шутил, как её увидит: «Ах ты, Лиза, Лизавета, так люблю тебя за это…», — а она всякий раз краснела.

После этакого восторга матушки Ирина не могла скрывать от неё Антона, сколь тот, конфузясь, не откладывал встречу.

— В Кожухово одну десятилетку заканчивали. Школу эту в 37-ом строили в канун столетия гибели Пушкина, — засуетилась Надежда Петровна, едва ли не у порога встречая зятя. — Фотокарточки принесу! Сейчас!

Памятный вечер из