В последнюю очередь - Анатолий Степанов

― Нет, все-таки ты мне нравишься, ― шепнул он ей на ухо.

А Лариса ответила громко:

― Тебе сейчас каждая баба с титьками нравится. Пошли на место.

У их столика орудовал официант. Они уселись и дождались его ухода. Саша разлил по рюмкам, поднял свою, посмотрел на Ларису сквозь хрусталь и коньяк. Сказал примирительно:

― Извини.

Лариса улыбнулась и тоже подняла свою рюмку:

― За тебя, Саня. За голодного кобеля, за мальчишку, с которым прошло мое детство, за солдата, который нас всех спас. За тебя, Саня.

Выпила, сморщилась и с удовольствием стала есть хорошую еду. Молодые, здоровые, вечно полуголодные по военным временам, они жадно насыщались, не стесняясь этого. Вновь пришла музыка, и с музыкой пришел элегантный гражданин, который склонив голову, рассеченную косым пробором, перед Ларисой, обратился к Саше:

― Разрешите пригласить вашу даму на танец?

― Вот как надо! ― назидательно сказала Лариса. ― Разрешишь?

― Разрешаю, ― важно ответил Саша.

Красиво танцевали элегантный гражданин и Лариса. Покуривая, сытый Саша благодушно следил за ними. Рядом поинтересовались:

― Гуляешь, Сашок?

На Ларисином стуле сидел мальчик-старичок Семеныч и хихикал. Был он в очень приличной темной тройке, галстуке, брит, мыт, причесан и в обстановке вечернего ресторана вполне мог сойти за пожилого интеллигента.

― Ну-ка встань, фармазон, ― приказал Саша. ― На этом месте хороший человек сидит.

По-прежнему улыбаясь, Семеныч послушно встал.

― Коммерцией занялся, и сразу денежки появились. Но торгуешь ты, Саша, плохо. Разве можно товар за полцены отдавать?

― Тебя рядом не было. А кроме тебя, кто умный совет даст?

― Именно. А почему не было? Прогнал ты меня с рынка. ― Семеныч огорчился лицом, осмотрел купеческий блеск зала. ― Теперь приходится здесь время проводить.

― Куски подхватываешь?

― Точно сказал ― куски. Которые пожирнее. Ну, я пойду, а то вон твою мамзель ведут. Если что у тебя появится, могу способствовать. А найти меня легко: с девяти вечера я всегда здесь. ― Семеныч сделал ручкой и удалился. Элегантный мужчина подвел Ларису, подождал, пока она усадится, молча поклонился Саше и отошел.

― Уф, устала! Давай мороженого! ― откинувшись в кресле, потребовала Лариса.

Тут же возник официант. Не глядя на него, Саша распорядился:

― Две порции мороженого и счет!

Он не смотрел на официанта, потому что следил, как Семеныч, сунув своему официанту в карман комок денег, направился к выходу.

― И то верно! ― поддержала Сашино требование счета Лариса.

― Хорошенького понемногу. Завтра мне ни свет, ни заря в Мытищи на неделю. Горшки за вашим братом раненым выносить.

Ресторан провожал их утесовской "Улицей":

С боем взяли город Брест, город весь прошли

И последней улицы название прочли...

Они прошагали безмолвный свой двор, вошли в Ларисин подъезд и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Светила синяя маскировочная лампочка, и под ее лечебным светом Лариса, поднявшись на цыпочки, поцеловала Сашу в щеку.

― Спасибо, Саня.

Не замечаемый ими, опершись о косяк, стоял в черном проеме коридорной двери Алик. Он весь вечер ждал Сашу. Ждал, когда тот придет, объяснит ― и объяснения эти все возвратят на свои места: и его, Алика, обожающее уважение к Саше, и Сашину привязанность к нему, и их безмерно откровенные нескончаемые разговоры и общие прекрасные стихи, написанные другими людьми, но объединяющие их души. Он ждал, а в это время Саша с Ларисой в ресторане безмятежно пил водку на ворованные деньги.

― Нашла с кем целоваться, ― презрительно сказал Алик.

― Тебя не спросила, ― издевательски ответила Лариса и, проскользнув мимо Алика, исчезла во тьме.

― Ты что развонялся, сопляк? ― злобно и гадко сказал Саша. Изменившись в лице, Алик сделал стремительный шаг вперед и неуловимо ударил Сашу в челюсть правым крюком. Глухо считая ступеньки, Саша скатился на межэтажную площадку. Мгновенье посидел, ничего не понимая, затем вскочил, рванулся наверх. Но было поздно: отчетливо звякнул наброшенный крючок. Держась за перила, Саша медленно пошел вниз, озабоченно ощупывая челюсть.

У себя в комнате он спустил бумажную светомаскировочную штору и включил свет. Не спеша снял кителек, замечательные свои бриджи и хромовые сапожки. Из вещмешка извлек комплект хабэ бэу, яловые сапоги, сильно бывшую в употреблении ушанку. Переодевшись, влез в ловкую телогрейку, перепоясался. Несколько раз подпрыгнул, проверяя себя на стук и бряк. Присел на стул, посидел перед дорогой, встал, выключил электричество и растворился во тьме.

Обнаружился Саша на знакомом пустыре. У школьного забора он постоял, прислушиваясь и присматриваясь, а затем быстро и неслышно пошел к трансформаторной будке. Обогнул ее и, уже не торопясь, направился к недалеким зарослям акации.

В кустах он отыскал место поудобнее и прилег на бок, готовый вскочить в любую секунду. Сосал мундштук незажженной папиросы, беззвучно поплевывал, посматривал.

Неизвестный хотел идти тайно, но получалось это у него плохо: Саша услышал его издалека. Неизвестный шел к будке от Амбулаторного. Подойдя, он повторил Сашин маневр с обходом кругом.

Саша нащупал в сухой путаннице прошлогодней травы тоненькую сухую хворостинку и переломил ее. Раздался в тишине еле различимый жалкий и тревожный звук.

Неизвестный в два шага достиг стены будки и исчез в ее тени. И снова полная тишина. Секунду, другую, третью.

― Это кто там? ― нервным полушепотом спросил от стены. Прошла еще секунда, и еще одна... Наконец неизвестный возник опять.

Осторожно ступая, он медленно приближался к кустам. В правой руке его был тускло светившийся нож.

Неслышимый, как уж, Саша умело и быстро переполз в другой конец зарослей, и, когда неизвестный стал обходить кусты, оказался у него за спиной, поднялся, приближаясь все ближе, пошел за ним шаг в шаг.

― Ты что здесь делаешь, паренек? ― спросил Саша и одновременно с вопросом ребром ладони безжалостно ударил неизвестного по шее. Тот целенаправленно ― вниз головой ― упал.

Темно-синее небо выцветало на востоке. Подходил рассвет. Саша присел рядом с неизвестным, подобрал нож и рассмотрел его. Добросовестно выточенная из напильника финяга с наборной плексигласовой ручкой, по которой тоже цветным плексигласом выложено имя владельца ― Пуха. Пуха закряхтел и открыл глаза. Потаращил их, мало соображая.